Седьмое чувство. Под знаком предсказуемости: как прогнозировать и управлять изменениями в цифровую эпоху

Спустя годы после «95 тезисов» Европу разорвало на части. Устоявшийся образ власти – сконцентрированной и несомненной – рассыпался. Возник новый образ. Идея личной связи с Господом, подход к религии по образу «один человек, одна молитва», – все это вызвало тяжелейшие потрясения. Авторитет почти любого почитаемого лица и института, существующего за счет контроля над людьми и их решениями, – церкви, королей, феодализма, мифов – стремительно падал. «Знание – сила», – писал в своей взрывоопасной книге «Новый органон» английский философ и государственный деятель Фрэнсис Бэкон. Смысл его слов состоит в том, что человеческое знание является силой человечества. Легко представить, какую энергию, какую надежду заключала в себе эта книга, которая на латинском языке была передана сначала Кеплеру в его рабочий кабинет в Линце, а затем – необыкновенно обрадовавшемуся Галилею, в Венеции, за десять лет до его заключения. Этот вопрос о силе человечества – то, что вдохновляло ликующие народные массы Европы эпохи Просвещения, разрывающие основы старых структур. Первым последствием ереси Лютера стали войны Реформации, битвы, втянувшие все европейские королевские семьи в распрю между церковью и государством, а затем – в распрю между собою. Кровопролитная Тридцатилетняя война, первый вооруженный конфликт, охвативший всю Европу, оставила после себя новый порядок, при котором каждый король мог сам избрать веру своих подданных. «Cuius regio, eius religio» («Чье королевство, того и вера»), – было решено в Вестфальском мире 1648 года. Договор принес некоторую стабильность, правда, ненадолго. Ведь эту фразу можно наделить любым смыслом, исходя из своих интересов, и извратить ее до такого вида: «мое королевство, моя вера».

В каком-то смысле это революционное брожение умов было необходимо для того, чтобы перевести власть от сытого, благоустроенного асимметричного порядка, при котором несколько людей контролировали так много, к чему-то более симметричному. Реформаторские воззрения Лютера сделали Бога прямо и непосредственно доступным для любого. (Прямо как научные воззрения Коперника сделали возможным сомневаться в Боге как таковом.) Индивидуумы могли спорить на равных. В действительности, важное понятие о том, что все «созданы равными», становилось все более очевидным с каждым новым поколением, однако установление этого равенства спровоцировало Великую французскую революцию, Гражданскую войну в США и нескончаемый поток национально-освободительных войн.

Демократические политические системы ставили такой баланс превыше всего, меняя монархии, в которых правление даровалось по рождению или по насильственному перевороту, на республики, в которых власть принадлежала большинству. Новое видение власти отразилось и на рынках. Основными вопросами стали: «Хорош ли этот товар?», «Сколько стоит?», «А он востребован?», а не «Какому лорду принадлежит это поле?». Переход власти в трудолюбивые руки бизнесменов, политиков, ученых и артистов означал, что идеи, политические доктрины и инновации конкурировали. Они стали лучше. Они эволюционировали. И сумма всех этих взаимосвязанных элементов породила первый в истории уверенный и полноценный экономический рост. «В коммерческом обществе, – писал Адам Смит в «Исследовании о природе и причинах богатства народов», – каждый человек живет за счет обмена благ или же сам становится в некоторой мере торговцем». Смит не пытался тем самым сказать, что каждый буквально является торговцем; скорее он имел в виду то, что в мире рынков все мы – наш труд, наши идеи, наш капитал – это товар. Нам дарована свобода, но только ради борьбы. Борьбы за голоса, за рабочие места, за ресурсы.

Если старые религии и институты не выдерживали давления этих мощных, уравнивающих сил, значит, нужно было построить новые. Лауреат Нобелевской премии экономист Дуглас Норт назвал эти построения «строительными лесами человечества». Идея равенства влияния или власти – идея, а не просто зыбкая возможность – требовала новые атрибуты, такие как кабины для голосования, законодательная власть, профсоюзы. Верховенство права было одним из главных постулатов: единый общий код, который мог быть равномерно проведен в жизнь во всем отдельно взятом обществе, предполагающий примат порядка над традиционными привилегиями славы, власти или родовитости. Закон стремился к тому, чтобы сделать всех равными перед судом. Это, в свою очередь, предусматривало новое понимание ступеней социальной лестницы – и к тому же вполне предсказуемую алчность в стремлении улучшить собственное положение. Гюстав Флобер предостерегал в своей трагедии «Госпожа Бовари» о социальном восхождении: «До идолов дотрагиваться нельзя – позолота пристает к пальцам».