Мальчик, поняв, что лучше бы ему уйти, развернулся и сделал три шага по направлению «от». Но вдруг, за его спиной, послышался непонятный шум. Зажав героя одноимённой повести Николая Васильевича Гоголя, Павлик смело вошел в строение, изначально предназначенное для лошадей (которых он вживую никогда и не видел), но теперь ставшее домом (и могилой) для других человеческих прикормышей.
Всё что можно было съесть – было съедено, склевано, обглодано. Не обошлось и без каннибализма, который, по иронии судьбы, в полной мере испытал на себе единственный мужчина в этом бабском царстве – петух. Его некогда красивое и гордое тело, представляло собой бесформенную, распотрошенную субстанцию, с ещё, кое-где, торчащими перьями.
Уж лучше б в суп.
Два мешка с костями, туго обтянутых кожей с прямой короткой шерстью, являвшиеся представителями семейства полорогих и отряда парнокопытных, лежали аккуратно рядом, спина к спине. Так красиво, так притягательно, так трогательно. Словно перед тем, как отправится к праотцам, они долго репетировали, высчитывали, вымеряли – в поисках самого эффективного варианта своего месторасположения.
Одно из копыт, еле заметно дрогнуло.
Белка, та самая Белка, которая так долго привыкала к мальчишеским рукам на своём вымени – была ещё жива.
Младший Грачёв, совершенно забыв про старшего, сбегал за ведром с водой и подставил его к морде козы. Та, лишь только почувствовав прикосновение холодной влаги, начала с остервенением (и откуда только силы взялись?) хлебать, хотя раньше, нос воротила, если питьё было ниже комнатной температуры.
Улыбающийся кормилец, попытался было утихомирить лакающую, поглаживая по вздымающемуся боку, но, в ответ на прикосновения, её тело затряслось в судорогах, изо рта пошла пена, копыта заелозили по полу.
Она затихла. Не так чтоб уж мгновенно или моментально, но всё же, достаточно быстро – словно вдруг ощутила, что время позднее, а она вот как-то долговато задержалась среди живых. Как там говорится – «Пора гостям и честь знать»?
Пора, пора, пора…
Ночь.
Первое сентября, зевая и потягиваясь от годовалой спячки, ленивым, но уверенным шагом вступало, в положенную ему по закону, временную ячейку.
Павлик, погруженный в цветные сны, развалился «звёздочкой» на своей уютной и комфортной кровати.
Во вчерашнем дне, словно за забором, остались лето, козы, ямка, осознание, что отца в деревне нет и поход к матери, который закончился бегством, лишь стоило только дому Дубцовых оказаться в поле зрения.
На завтра запланированы другие планы, другая жизнь.
Егра, оставаясь за спиной, постепенно удалялась.
Семилетний Павел Сергеевич Грачёв весело вышагивал по дороге, насвистывая самопридуманную мелодию.
Папа приходил, в этом сомнений быть не может. Но, не застав ни его, ни маму, ушел на большую землю, заменив своё присутствие посланием, в виде этого яркого надутого пакетика.
Сын всё понял, он же не дурак какой-нибудь пятилетний, и, разгадав правила игры, отправился вслед за родителем. Хорошо хоть, что он оставил это разрисованное подобие рыбки, которое, при правильном подходе и обращении, способно указывать точную дорогу.
Немо, который якобы должен служить компасом, вообще не отражал, что происходит и с какой целью его кидают вверх, стоя на одной ноге, прикрывая левый глаз ладошкой, а затем внимательно смотрят на плавное падение.
Да и, в принципе, ему, на это всё, было глубоко плевать – старый он стал, больной, потрёпанный…
Мальчик же, выйдя из дома, с его помощью сделал сложнейшие вычисления и, ни минуты не колеблясь, пошел южной дорогой.
Солнышко, свежий воздух, лёгкий ветерок, рюкзак, наполненный провизией, чистая одежда, умытое лицо, надежда на будущее, принятие прошлого, вера в настоящее, радостная беззаботность в глазах и ещё не смозоленные ноги – много ли для счастья надо?
Для настоящего, искреннего, неподдельного счастья.
Седьмое лето прекратило своё существование.
Началась седьмая осень…
КОНЕЦ
Одари меня дефектом
Вместо вступления
Альберт Эдгарович вышел из магазина и отправился в сторону дома.