Седьмой переход

Пошел третий год, как Пил Спиридонович работает в Южноуральске... Когда он вернулся из ЦК с новым назначением, то сказал жене, сговорчивой Александре Николаевне: «Поеду, Сашенька, поразомнусь напоследок. А ты с ребятками побудь в Москве, не привыкать нам расставаться». Верно, из тридцати с лишним лет добрую треть они прожили врозь: молодость Рудакова прошла в скитаниях по стране. Это уже в среднем возрасте он безо всякого энтузиазма заступил на пост наркома, заделался москвичом. Постепенно обжился в столице, обзавелся дачей, на которой и бывал-то всего несколько дней в году. И вот снова в путь-дорогу, как в былые времена довоенных пятилеток. Ну стоит ли в таком случае ломать этот самый быт, когда идет полным ходом шестой десяток лет? Сын женился, дочь вышла замуж, но никто не покинул отцовского гнезда, всех — и невестку и зятя — приютила Александра Николаевна. Она будто догадывалась, что придется еще пожить одной, пока ее Нил отработает свой полный срок. Но случилось так, что именно на шестом десятке лет, в самую зрелую пору строгая жизнь стала выставлять ему одну за другой посредственные отметки. Вчера на совещании пришлось покаяться в одном грехе,— подтолкнул Лобов, и подтолкнул довольно грубо. Есть и другой грех: до сих пор не отучил этих «королей» — никелевого и нефтяного — от звонков в Москву. Привязались к прямому проводу, не считаются с совнархозом. Если Речка взялся теоретизировать, то эти наместники бывших министерств ловко маневрируют на флангах. Надо бы приструнить их, товарищ Рудаков. Пожалуй, найдется и еще один грешок: ведь не секрет, что москвичи, кроме Лобова и кое-кого из второстепенных работников, ,не спешат с переездом в степной, пыльный Южноуральск. А он, добрый дядя Нил, все либеральничает. Пожурит да позабудет. Какого-нибудь стоющего секретаря райкома то и дело перебрасывают из села в село, и он — руки по швам перед партией. Почему же бывшего начальника главка не поставить по команде «смирно»? Не встанет — выгнать, заменить дельным инженером из Ярска или Ново-Стальска. Но для личного примера, как говорится, чтоб не кивали на председателя, все-таки придется всерьез обосноваться в Южноуральске. Сашенька и не держится за Са-дово-Кудринскую, это он держит ее там. Получается, во всех грехах тяжких виноват он сам, зачем же срывать зло на работяге Речке...

— Сколько вам лет, Егор Егорович? — спросил Рудаков, когда на горизонте появились зыбкие очертания стройки в утреннем текучем мареве.

Управляющий трестом приподнялся, плохо соображая, к чему такой вопрос.

— Вот подсчитайте, родился я в день капитуляции Порт-Артура. Неприятное совпадение, доложу вам.

Нил Спиридонович засмеялся. Но Речке было не до смеха, Речка приготовился заполнять анкету перед новой нахлобучкой (в ней он не сомневался).

— Получается, мы с вами ровесники, одного десятилетия, по крайней мере.

«Что это он вздумал ровесничать с нашим братом?» — удивился Егор Егорович.

Председатель совнархоза остался доволен ходом дел в Рощинском. Он осмотрел всю площадку — от рудного карьера и «устья» первого шахтного ствола до первых коттеджей рабочего поселка, выведенных под крышу. Егор Егорович полагал, что показывать еще нечего; что за несколько месяцев после съезда партии положено лишь начало. Однако Нил Спиридонович, как и сам Речка, любил это начало. Пройдет год, второй, и Рощинским никого не удивишь: теперь слава даже великих строек кратковременна, что ж говорить о горнообогатительном комбинате, воздвигаемом на пологом юго-восточном склоне Уральского хребта. Но сейчас само название этого захолустного курортного местечка звучит паролем для Госплана: проходите, пожалуйста, берите, что угодно, потом расплатитесь, у вас же столько меди!

Именно сейчас, когда геодезисты наспех вбивают колышки в метровую толщу чернозема, когда экскаваторы только начали вскрывать медноносную жилу Южного Урала, и люди, приехавшие сюда со всех концов, еще присматриваются друг к другу, — именно в эту пору доставляет редкое наслаждение пройтись по всей площадке будущего комбината. Вдобавок, надо признаться, быть может, оттого особенно приятно, что Рощинское — первая большая стройка, самостоятельно открытая совнархозом.

Нил Спиридонович шагал размашисто, и толстый разомлевший Речка не поспевал за ним. Случаются такие дни и на шестом десятке лет, когда идешь себе без устали, дивишься игрой мускулов, разглядываешь все окрест будто издалека, сквозь подсиненную дымку времени. Одним словом, Егору Егоровичу повезло сегодня: начальство, казалось, не замечало ни этого обилия времянок на площадке, ни праздной толпы у дощатого домика отдела кадров, ни тощих запасов цемента и пиловочника. Егор Егорович невольно настораживался. Но никакого подвоха не было. Был душевный подъем у человека, вдоволь поработавшего на своем веку.

Возвращаясь в контору, Нил Спиридонович остановился у готового к сдаче дома, где молоденькие девушки старательно убирали мусор.

— Кто у вас здесь старшая? — поинтересовался он, окинув их веселым, острым взглядом.