Седьмой переход

У подъезда углового дома они задержались по обычаю. Инесса бросила на Геннадия ожидающий короткий взгляд. Он близко увидел ее счастливые, с хитринкой, влажные глаза, капельку от растаявшей снежинки на щеке, озябшие губы неуверенного детского рисунка. Инесса опустила голову,— нет, совсем не виновато, а дерзко, требовательно. И он, не простившись, вдруг повернул к тропинке, переметенной сухим, сыпучим снегом. Она подалась всем корпусом вперед, но, к счастью, вовремя раздумала, ужаснувшись своему поступку. А Геннадий шел с упрямой решимостью по глубокому сугробу, не оглядываясь, хотя она мысленно приказывала ему вернуться сию минуту, пока не поздно, давно уверовав в гипнотическую силу своих желаний.

Юность, юность, как же ты неподражаемо мила в этой наивной игре чувств, называемых первой любовью!..

Утро выдалось тихое, ясное, теплое. Не верилось, что бушевала над Ярском вьюга, метался из конца в конец бесшабашный ветер, замертво падали на лету воробьи от стужи. Все было, как во сне. Сегодня такая благодать, что и воробьиное семейство подняло веселую возню в кустарнике, под окнами...

Геннадий сидел один в комсомольском штабе. Бесцельно перебирая рапортички молодежных бригад, он во всех подробностях припоминал вчерашнюю вахту Журавлевой. Надо срочно выпускать «Боевой листок». Хорошо бы дать Раину фотографию. Он послал записку крановщице, просил занести в обеденный перерыв хоть какие-нибудь карточки. Перерыв заканчивался, Раиса не появлялась. «Вот скромница так скромница, пойду к ней сам»,— решил Геннадий.

Он уже оделся, когда она, запыхавшись, быстро вошла в жарко натопленную конторку, торопливо поздоровалась, положила перед ним большой конверт и, не задерживаясь ни на минуту, сказала на ходу:

— Выбирайте, Геннадий Егорович, если подойдут.

Тут было карточек много больше, чем требовалось для трех-четырех «Боевых листков». Геннадий вытряхнул их на стол — открытки, миниатюрки,— и на него разом глянули со всех сторон беспокойные, задумчивые, смеющиеся глаза Раисы Журавлевой. Он долго отбирал карточки, подходящие для столь серьезного дела, отбирал и удивлялся: «Да ведь она просто красавица, не чета Инессе!..».

За этим занятием и застала его инструктор горкома комсомола Иноземцева.

— О-о, у тебя целый альбом! — громко заговорила Инесса, как ни в чем не бывало.— Не многовато ли от одной особы!

— Для «Боевых листков»,— буркнул себе под нос Геннадий.

Она сняла ботики, пальто, начала поправлять рыжеватые волосы. Что-то принарядилась сегодня: новое шерстяное платье цвета «электрик», капроновый шарфик, замшевые туфли. Лицо чуточку припудрено, слабый след помады на губах — это уже грубое нарушение горкомовских правил. Геннадий с нескрываемой усмешкой осмотрел ее, когда она, такая расфранченная, свежая, подходила к его столу.

— На завтра объявлен массовый субботник на строительстве аглофабрики,— сказала она, присаживаясь.

— По тебе видно, к субботнику идет дело.

Инесса не обратила на его слова ни малейшего внимания, стала рассказывать о решении бюро горкома провести несколько субботников на стройках Ярска.

— Выйдем, не агитируй.

— Я информирую.

Разговор явно не ладился. Инесса взяла недописанный «Боевой листок», принялась читать первую попавшуюся заметку:

«Бригада коммунистического труда учредила свой культфонд. Каждый член бригады будет ежемесячно вносить пять процентов заработки, которые пойдут на книги, коллективные посещения театра, кино, концертов, на разные учебные принадлежности. У нас будет коллективная сберегательная книжка. Надо тебе что-нибудь приобрести,— пожалуйста...»

— Это еще придется обсудить,— сказала она, не дочитав.— Предположим, я зарабатываю шестьсот рублей, вношу в фонд тридцать, купить же мне надо, предположим, учебников, на пятьдесят рублей. Уравниловка.

— При чем тут уравниловка? — сердито спросил Геннадий.— Девяносто пять процентов заработка остается у тебя в кармане. Никто не собирается одевать всех в одинаковые костюмы и кормить одной свининой. Одевайся, как хочешь, ешь, что хочешь. Но если у тебя нет библиотеки, мы поможем приобрести, субсидируем по-товарищески. Одним словом, во всем, что касается духовных благ, никому никакого отказа.

— Я проинформирую первого секретаря.

— Только договоримся: без директив сверху. Бригада у нас дружная, почти все — заочники техникумов и институтов. Мы понимаем, что делаем. Не складчину организуем, а создаем культфонд.

Инесса промолчала: ох, уж этот его тон и эта его манера поучать с видом человека, совершенно независимого от горкома! Весь в отца.

А вот и отец... Речка-старший широко распахнул дверь в комсомольский штаб, остановился у порога, все еще продолжая с кем-то разговаривать в коридоре. Инесса привычно осмотрела себя перед встречей с ним, пока Геннадий убирал со стола фотокарточки Раи Журавлевой.

— Привет! — коротко бросил Егор Егорович.

По всему видно, он был в прекрасном настроении: обычно колкие его глаза смеялись, кустистые брови не казались такими уж суровыми, как во время очередного «разноса» на планерке.

— Чем порадуете старика?.. Не помешал?