Седьмой переход

Петро Соловьев давно привык к новому «хозяину». Этот не прокурор — больше любит неизвестные проселки, чем «царский тракт». И вес же Петро иной раз удивлялся причудам Лобова. То он велит остановить машину у какого-нибудь степного родничка и, достав из багажника лопату, принимается расчищать родник, поругивая мужичков из близлежащего села. То потеряет полчаса на осмотр придорожного кургана, где шумят березки, укоренившиеся в черноземных спайках плитняка, тщательно отполированного ветрами.

— Притормози-ка,— сказал Леонид Матвеевич, едва машина поравнялась с камышитовым балаганом на бахчах.

— Неужели за арбузами? — рассмеялся водитель.— Июнь с августом перепутали!

— Полжизни не был на бахчах.

Балаган оказался, конечно, необитаемым: караулить еще нечего. Лобов по-хозяйски осмотрел его, заметил в углу, на соломе, забытую прошлогодним сторожем трещотку. Взял ее, как забавную игрушку, сильно крутанул, подняв руку над головой, и заулыбался, довольный «пулеметной очередью», спугнувшей стайку диких сизарей с обочины дороги.

— Трофеи наших войск! — не удержался Соловьев.

Они долго бродили по бахчам, осторожно переступая через бледно-зеленые арбузные плети с чуть посеребренными листьями тончайшей резьбы. За делянкой арбузов виднелись ярко-зеленые ковровые дорожки дынь. Дальше — лопуховые заросли тыкв, рядом с ними — кустики помидоров. А в самом конце загона тянулись на ковыль толстые жгуты диковинных растений, усыпанные завязью декоративных плодов — всякого рода кувшинок, кубышек, погремушек. И на межах, горделиво подбоченясь, стояли «грызовые» подсолнухи с еще нераспустившимися корзинками.

Лобов выбрал удобное местечко, лег на землю, пахнущую пряным полынком, уперся подбородком в запястья загорелых рук и стал приглядываться к той жизни в подлистном царстве, которая так изумляла его своей прелестью в мальчишеские годы: золотые огоньки пустоцвета, тугие пружинки на кончиках плетей, пушистый бархат обильной завязи, окантованные синими, оранжевыми шелками трепетные листья — все, как сорок лет тому назад...

— Может, поедем, Леонид Матвеевич? А, Леонид Матвеевич?..— принялся тормошить его скучающий Петро.

Лобов приподнялся, наконец, и энергично встал, начал отряхивать с комбинезона пыль земли, пыльцу цветов.

Вскоре вездеход вымахнул на гребень ковыльного увала, и за железнодорожным полотном, на горизонте, отороченным узенькой каймой пойменного леса, ослепительно блеснули в нескольких местах осколки зеркального Урала. На севере показалась в слоистой дымке сиреневая гора Вишневая, на юге густо дымил Ярск на излучине реки. Где-то там, между Ярском и Вишневой, близ затерянного в степи «купоросного озера» и закладывается сейчас город Рощинский.

— Рискнем, Леонид Матвеевич, в брод, я здесь присмотрел подходящее местечко,— предложил водитель.— Не делать же нам крюк до Ярска.

— Действительно, давай, пожалуй, напрямую,— согласился Лобов, зная, впрочем, что его Петро никогда не станет рисковать.

— До чего ж обмелел Урал! В прошлом году мне рассказывали, как кто-то на ГЭС закрыл затворы, ну, для пробы, что ли, да и позабыл открыть. На три часа остановили реку, совсем остановили! Урал ниже плотины начал распадаться на перекатах, рыбаки и крестьяне подняли шум. Только тогда и догадались на гидроузле, что Урал-то, оказывается, прилег вздремнуть у железобетонной стенки. Невиданное дело, чтобы можно было остановить Урал. Значит, обессилел старина, приутомился от жарищи...

Леонид Матвеевич рассеянно слушал шофера. Впрочем, и сам Петро вдруг замолчал, когда перед ними открылась дорога Ярск — Рощинское. Впереди растянулся до самой кромки волнистого горизонта длиннейший автообоз. Соловьев не отважился вклиниться в него, свернул на обочину и повел свой вездеход по целине. Нелегко обгонять машины в непроницаемой, сплошной завесе мельчайшей белесой пыли, не успевавшей оседать под слабым полуденным ветерком. Шли московские, горьковские, минские грузовики. Всех марок и всех типов. С прицепами всевозможных видов, вплоть до специальных лафетов для тяжеловесов. Привычно сгорбившись, проходили 25-тонные богатыри в железных картузах. Полуторки учтиво уступали им дорогу: неровен час, заденут невзначай. И все это, с надсадным гулом, с басовитым завыванием дизельных моторов на подъемах, сосредоточенно трудясь в клубах пыли, перемешанной с дымом,— все двигалось туда, в сторону второго Меднограда.

Справа, в луговой низине, пестрой от ромашковых кулиг, показались белоствольные колки, приютившие с десяток домиков. Тускло засветилось в тени березок небольшое озерко. Леонид Матвеевич долго разглядывал степной курорт, пока тот не скрылся за голой высотой с черными метками шурфов и скважин. Не вышло из Рощинского знаменитой здравницы, не выдержал он конкуренции ни с одесскими лиманами, ни с Евпаторией, но скоро-скоро его звонкая медь протрубит о нем на всю страну...