Седьмой принцип

– Я не гадалка, – строго возразила Нина Филипповна.

– Так вас все называют…

– Это от невежества. – Нина Филипповна поскучнела лицом. – Народ в массе своей необразованный. И, что печальней всего, не очень-то стремится из этого привычного состояния выходить. Что неудивительно. Если все будут умные и толковые, сразу же наступит конец света. Потому что уже трое умников не могут договориться между собой, а если их, не дай бог, больше – все, туши свет. Нет, я не гадалка. Я – провидица. Ну и немного гадалка тоже…

– Людей еще лечите, – подсказал Веня, кивком указывая на свою руку.

– Это знахарство, – презрительно скривилась Нина Филипповна. – По-настоящему я лечу наложением рук, у меня энергетика сумасшедшая, вилки-ложки в руках плавятся. Могу еще яйцом откатывать…

– Яйцом? – удивился Веня. – Каким яйцом?

– Обычным яйцом, куриным, – подтвердила информацию Нина Филипповна. – Тоже, скажу тебе, наука. Мне от бабушки перешла. Или не от бабушки. Или от другой бабушки… Не важно, в общем, от кого, важно, что оно есть.

– Оно?

– Оно, искусство.

Совсем уже вечерело. Речи бабы Нины, как про себя успел окрестить Нину Филипповну Лис, становились все более бессвязными и путаными, а еще он вдруг уловил исходящий от нее кисло-сладкий, приторный запах непонятного происхождения, от которого его слегка затошнило. Но и идти ведь ему было некуда! Немудрено поэтому, что вскоре он заметил или почувствовал, как из всех щелей-закоулков полезла тонкими струйками тоска и по-тихому стала брать его за сердце, за душу.

– А это кто? – спросил, чтобы рассеять наваждение, Веня и указал на портрет на стене.

– Это Алексей Фомич, муж мой покойный, – ответила Нина Филипповна, проследив взглядом, куда это он указывает. Вздохнув, добавила: – Золотой человек был, летчик, и все такое. Жили мы с ним душа в душу, но все-таки, видно, с женой ему не повезло.

– Не повезло? – удивленно переспросил Лис.

– Нет, не повезло, – подтвердила Нина Филипповна. – Ведь не уберегла я его, значит – не повезло. Ему. И мне также не повезло, раз доживаю свой век в одиночестве. Но мне не повезло больше, ведь у меня вроде как сын есть…

– Сын? – снова удивился Лис. – Где же он?

– Вот то-то же, где он? Бродит где-то по земле, непутевый… – Нина Филипповна задумалась на долгие минуты. – Где-то бродит, – повторила она. – Вообще-то не такой уж и непутевый. Наоборот, он способный, и мои умения перешли к нему все сами собой, по праву рождения. И я ему говорила, оставайся, будь рядом, работай… Но, как и во всем, одних умений мало. Чтобы людей лечить, надо характер иметь стальной. Обязательно стержень должен быть, а у него его вовсе нет. Так, что-то… Впрочем, не знаю, зачем я тебе это все рассказываю, тебе-то уж это знать точно не нужно. Ладно. А знаешь что? Пойдем-ка на кухоньку. Чайку попьем с вареньицем, с каким любишь, а за чаем ты мне о себе расскажешь. Сделаем разбор твоих полетов, как говаривал хозяин мой, царствие ему небесное, а уж он в полетах знал толк. Вот это сейчас будет самое правильное. Я так думаю…

Кухня у бабы Нины действительно была кухонькой: совсем крошечная, но чистая и уютная, в занавесочках и цветочках. Лампа под низким потолком походила на керосиновую, с выпуклым стеклом-абажуром, уложенным на выгнутые ребра каркаса, поэтому, когда Нина Филипповна включила свет, Веня сразу почувствовал, что это место ему нравится и подходит. Чем именно подходит, он, пожалуй, затруднился бы вычленить из общего хоровода смыслов и значений, да он и не стал этим заморачиваться. Вот хорошо – и хорошо, и замечательно.

– Присаживайся, – кивнула Нина Филипповна и занялась чайником.

Небольшой квадратный стол из голубого вытертого ламината стоял в углу, рядом с окном. Возле него ждали своих седоков два деревянных стула, крашенных голубенькой, в тон стола, масляной краской. На сиденьях лежали вышитые подушки, а спинки пестрели наклеенными на них картинками, сплошь цветы, одиночные и в букетах, а сверху этот декупаж покрывал слой лака. «Интересно, – подумал Вениамин, – это она сама творчеством занимается?»

Он ненадолго замешкался, решая, который из двух стульев выбрать. Выбор пал на тот, который был ближе к двери. Веня сел, положил больную руку на колени и, прижавшись плечом к краю стола, надежно ее в таком положении зафиксировал. Ему все казалось, что руку что-то может потревожить, чего не хотелось. Место, им выбранное, оказалось удобным, и кухня на виду, и коридор под контролем, и крупной хозяйке суетиться на маленьком пятачке он не мешал. Оглянувшись на него, Нина Филипповна улыбнулась:

– Мой, в смысле Алексей Фомич, тоже всегда здесь сидел, его это место. Вот все-таки мужики, ну во всем почти одинаковые, как под копирку сделаны. А мне, например, вот на этом сидеть удобней. – И она кивком указала на второй стул. – Он и покрепче будет. Ты какое варенье любишь?

– Мариновое, – сказал Веня и смутился, осознав вдруг, вдогон, что сказал глупость. Просто озвучил, что крутилось на языке.