Сефира и другие предательства

Он повернулся налево и перешел к другому ряду впадин. Около ближайшего она увидела небольшой красно-белый термоконтейнер с открытой крышкой. По обеим сторонам углублений стояли термосы, ланчбоксы, более крупные термоконтейнеры и даже небольшой холодильник. Отец Рика опустился на колени у впадины и, окунув руку в грязь, стал водить пальцами вокруг того, что лежало наполовину погруженным в ней. Освободив это, он поднял его и свободной рукой смахнул остатки грязи.

– Вот, смотри, – он протянул Конни точную копию того, что они с Риком обнаружили в термоконтейнере с автострады. Его поверхность была темнее, чем промежутки между звездами над головой.

– Это эмбрион? – спросила она.

– Наиболее близкое по смыслу определение, – Гэри склонился над открытым термоконтейнером и бережно опустил в него «это». Освободив руки, он закрыл и защелкнул крышку. – Скоро кто-нибудь придет за ним, – сказал он, поднося пальцы к языку.

– Только не я, – начала было Конни, но тут раздался звук хлопанья крыльев, показавшийся ей зловещим. – Она вскинула руки, чтобы защититься, и крылья исчезли, исчез и термоконтейнер. – Что это за?..

– Сначала необходимо подготовить почву, – пояснял отец Рика, – удобрить ее, так сказать. Хорошо бы дать для этого побольше времени, но Тунгусский метеорит упал уже давно. По правде говоря, если бы нам пришлось действовать раньше, это все равно не имело бы значения.

Он подошел к следующей яме и стоящему рядом термосу и повторил свои «раскопки». Когда он засовывал добытое из грязи в термос, Конни спросила:

– Но… зачем?

– Ах, это… – Отец Рика указал на бок термоса, с нанесенным по трафарету странным крестом с тонким перекрестием и закругленными концами. – Сама знаешь.

– Нет, не знаю.

Гэри Уилсон пожал плечами. Мышцы его лица заскользили в такт этому движению, вверх, затем вниз, плоть ползала по кости. Волоски на загривке и руках Конни встали дыбом. Ей расхотелось сопровождать Гэри, когда он снова повернул налево и направился к глубокой расщелине, образовавшейся в грязи, но она не могла придумать, чем еще заняться. За спиной ее вновь захлопали крылья, и следом наступила тишина.

Расщелина в грязи тянулась в обоих направлениях так далеко, насколько хватало глаз, – вероятно, достаточно узкая, чтобы Конни могла ее перепрыгнуть. Менее уверена была Конни в ее глубине из-за темноты вокруг. Со дна или рядом с ним что-то поднималось, не настолько высоко, чтобы разглядеть, но достаточно, чтобы она могла различить большую массу.

– Здесь слишком холодно, – проговорил отец Рика. – Холод делает их вялыми. Тормозит, – он развел руки, – их развитие. Задерживает.

Там, внизу, шевелилось что-то. Некоторые особенности движения заставили Конни порадоваться, тому, что она видит не более того, что может видеть.

– Забавно, – сказал отец Рика. – Это место необходимо им для младенчества, а ваше место – для взросления. Никогда не встречал другой породы с такими непомерными требованиями.

– Что они за существа?

– Полагаю, можно было бы их называть… богами? Но так ли это? Orchidaceae deus? [55] Они цветут.

– Они – что?

– Цветут.

IV

В задней части дома находилась небольшая терраса – не более полудюжины досок из неструганого дерева на стольких же толстых столбах, окаймленных шаткими перилами, на вершине неровной лестницы. Дверь с террасы вела в прачечную дома, расположение которой на втором этаже впечатлило Конни, став одной из причин арендовать это место два года назад, когда ее повышение до менеджера позволило зарабатывать достаточно, чтобы оставить их подвальную квартиру с заплесневелым кухонным шкафом. По утрам, когда ей не требовалось открывать магазин, а Рик накануне не работал допоздна, они выносили свои кружки с кофе сюда. Конни любила просто стоять, обняв кружку ладонями, а Рик предпочитал рисковать – опираться на перила. Иногда они разговаривали, но чаще всего молчали, слушая утреннее птичье разноголосие, наблюдая за тем, как белки гоняются друг за дружкой по верхним ветвям деревьев, корни которых сплетались, как пальцы, как бы удерживающие небольшой холм за домом.

Ранний морозец причудливо выбелил террасу и ступени. Как только солнце начинало пробиваться сквозь стволы и ветви дубов и кленов, что стояли на возвышении, мороз уходил, но сейчас среди темных деревьев маячил лишь красный намек на рассвет. «Небо красно поутру…» [56] – вспомнилось Конни.