Сефира и другие предательства

Тяжелые желтые шторы первого номера были задернуты и сияли золотом в лучах полуденного солнца – как и шторы во всех номерах, в которые она заходила. Все номера меблированы одинаково: пара двуспальных кроватей либо одна двуспальная, расположенная параллельно двери, комод с большим телевизором на нем, дверь в ванную комнату, стены, ковер и покрывала в коричневатых тонах. Все кровати не заправлены, на смятых простынях в беспорядке разбросаны предметы одежды: блузы, мужские рубашки, футболки, которые мог носить кто угодно, юбки длинные и короткие, слаксы, брюки, джинсы, вечерние платья и костюмы-тройки, трусики и бюстгальтеры – простенькие и изысканные, боксеры и плавки, чулки, гольфы, носки под костюм и спортивные. Полы вокруг кроватей были заставлены обувью – шпильками, балетками, сандалиями, мужскими туфлями, мокасинами, башмаками, кроссовками. Стиль одежды и обуви был характерен для последних нескольких десятилетий: широкие воротники и клёш в сочетании с подплечниками и обтягивающими джинсами, юбки длиной до щиколоток вокруг штанов-парашютов. Лиза словно наблюдала за тем, как те, кто носил эту одежду, занимался чем-то эротическим и скабрезным, как будто отель являлся местом многолетней оргии, карнавала плоти, руководила которым Сефира. Лизе почудилось, будто едва-едва, на пределе слышимости она улавливает сливающиеся вздохи и стоны, возгласы и призывы людей, обнимающихся поверх сброшенной ими одежды. Призрачные веяния духов и одеколонов – «Chanel No. 5», «Shalimar», «Opium» и спрея для тела «Axe», смешанные с несвежим потом и прочим, вонь протухшего мяса, заставившие ее поморщиться, усиливались по мере продвижения вглубь мотеля. Когда она добралась до пятого по счету номера, глаза ее уже слезились. В шестом Лизе пришлось дышать ртом, и этого едва хватало, чтобы ее не стошнило от висевшего в воздухе запаха разложения. Как и в случае с домом на Вайком-роуд, зловоние было настолько сильным, что Лиза решила, будто вот-вот увидит задубевшие от крови простыни и одежду, усеянные гниющими внутренностями кровати и ковры. Однако, даже новое измерение, с недавних пор открытое ее взору, не позволяло видеть ничего, кроме того, что находилось перед ней. Пульс немного сбавил ритм по сравнению с той высотой, на которую взлетел во время стычки на стоянке мотеля: агрессия, питавшая Лизу, сменилась предчувствием беды, граничащим со страхом.

Рядом с дверью в ванную шестого номера в стене она увидела дыру с неровными краями – как будто кто-то бил в стену кувалдой. Высокий и достаточно широкий, чтобы мог войти крупный мужчина, пролом открывался в тускло освещенное пространство, похожее на пещеру. Переложив топор из одной руки в другую, Лиза приблизилась к импровизированному дверному проему: сумрачный коридор, ненамного шире входа в него, освещенный голыми электрическими лампочками через каждые пятнадцать-двадцать футов, тянулся на неопределенное расстояние в сторону кривобокого холма («гнезда Сефиры»). С осторожностью, избегая прикосновения к краям дыры, некоторые из которых казались достаточно острыми, чтобы поранить в кровь, Лиза шагнула из номера в коридор. В то время, как пол под ногами казался гладким – земля была ровной, – стены прохода представляли собой коллаж из деревянных досок, веток деревьев и множества других предметов: деревянная вывеска с истершейся краской, кусок двери, ставня – сбитые вместе. Во всяком случае, здесь запах гнилого мяса ощущался не так сильно. Однако по мере продвижения она обратила внимание на слабые звуки, доносящиеся из-за стен, – ровное неумолчное шуршание, будто в многослойных обломках кишмя кишат насекомые, проживает несметная колония термитов или ос – аудитория для последнего этапа ее поисков.

Впереди, где проход расширялся, пол с обеих сторон прорезали глубокие траншеи, заваленные обломками, округлыми предметами размером с ладонь Лизы, блестящие поверхности которых отливали черным и зеленым. Слишком плоские, чтобы можно было назвать сферами, они были украшены с одной стороны выпуклыми линиями, с другой – затейливыми узорами, в которых угадывались лица, застывшие на пике страдания, – или же, как предположила Лиза, наслаждения. Когда она шла между траншеями, эти предметы сдвигались, как будто под ними что-то шевелилось, разбуженное ее присутствием. Задевая друг друга, они звенели, заполняя коридор фальшивым хором, становившимся громче, когда Лиза приближалась к краю какой-либо траншеи. Шагая между ними, она обернулась, наблюдая, как их содержимое колышется и качается. Каждая траншея, по ее предположению, содержала еще одну оболочку Сефиры, скрытую под предметами размером с блюдце. Вопрос заключался в том, ждать ли ей, пока они выберутся из своих укрытий, и разобраться с ними, или бежать, надеясь оставить их позади? Ответить на такой вопрос было нетрудно. Лучше, чтобы за ней никто не крался по пятам.