Сефира и другие предательства

Казалось, у пары, извивавшейся на кровати, было неправдоподобно много рук и ног. Вот отец погладил тыльной стороной ладони щеку матери, а другая рука задержалась там, заправляя прядь волос за ухо. Мать склонила голову вправо к плечу, а другая голова переместилась влево. Родители выгнули спины, и в пространстве между ними появилась третья фигура, выскользнула из ее отца в мать движением пловца, пронизывающего толщу воды. В то время как мать упиралась руками в матрас, фигура наклонилась вперед от нее и провела руками по груди отца, затем повернулась назад и накрыла ладонями груди матери. На ласки фигуры родители отвечали ускоренными движениями бедер, еще более громкими стонами и вскриками, которые напоминали жалобы. В пространстве между родителями Элси Дюрант извлекала себя из их сросшейся плоти – клин, скреплявший их брак, камень в его сердце.

Невыносимая близость воздушных шаров мистера Данна

I

– Да полно вам, – голос Данна прозвучал так же уверенно, как и в любой из этих последних семи дней. – Наверняка вы ожидали нечто подобное.

Поразмыслив, Коулман решил, что человек говорит дело. Это не помешало ему пронзить рапирой ближайший из воздушных шаров.

II

– Прошу прощения? – Коулман отвернулся от окна поезда.

Делая вид, что наблюдает за неторопливым скольжением вод Гудзона, он изучал собственное отражение, возобновляя спор с самим собой по поводу сбривания бороды, которую носил с двадцати пяти лет, и ее седина, по его опасениям, добавляла к его внешности целое десятилетие, приближая (выдающийся) средний возраст к преждевременной старости.

– Я спросил, не планируете ли вы взять интервью у мистера Данна, – повторил молодой человек, сидевший напротив него в купе. – Вы сказали, что пишете, и мне пришло в голову, что вы, возможно, работаете над статьей о нем.

– Нет, – ответил Коулман. – Я уже не так много пишу для журналов, как прежде. В последнее время я сосредоточил свои усилия на художественной литературе.

– Вот как, – проронил молодой человек, представившийся на Центральном вокзале Нью-Йорка Кэлом Эрншоу.

Костюм его был вполне качественным, однако бледная худоба лица напомнила Коулману лица нищих, которых он видел, путешествуя по венецианским каналам.

Сидевшая рядом с Кэлом еще более юная особа – его жена Изабель, – спросила:

– Позвольте поинтересоваться, мистер Коулман, с какой тогда целью вы едете к мистеру Данну? Из того, что я прочла в ваших романах, не похоже, что эти… экстравагантности мистера Данна и его последователей могут представлять для вас большой интерес.

По спине Коулмана невольно пробежал холодок от признания миссис Эрншоу в знакомстве с его работами; подобное, он был уверен, не сорвалось бы с губ ее мужа.

Он сказал:

– Вы недооцениваете меня, мадам. Мой отец был сведенборгианистом [43], хотя и своеобразным.

– Да что вы говорите!

– Именно так.

– Вы подразумеваете, что унаследовали верования своего отца? – удивилась Изабель.

– Ничего подобного я не подразумеваю, – ответил Коулман. – Мой отец нашел Сведенборга достаточным для своих устремлений; мой интерес скорее направлен на то, как мы прокладываем свой путь в этой жизни, а не в какой-либо иной.

– И все же, несомненно, – сказала Изабель, – природа наших представлений о будущей жизни может оказывать глубокое влияние на наше поведение в жизни нынешней.

– Безусловно, – согласился Коулман. – Хотя по моим наблюдениям, это влияние зачастую носит характер скорее сокровенный, тайный, чем явно выраженный.

– Почему же тогда вы присоединились к нам? – спросил Кэл. – Я не хочу сказать, что мы не рады компании.

– Я отправился этим поездом, – ответил Коулман, – в надежде увидеть воздушные шары мистера Данна, о которых так много написано.

– Вы читали заметки о них миссис Барчестер? – спросила Изабель.

– Именно они и привлекли мое внимание, – ответил Коулман. – Одна знакомая, будучи в Лондоне проездом, подарила мне ее книгу. В последнее время мысли мои частенько устремляли меня к месту моего рождения. Ни одну точку вдоль побережья Гудзона я не назвал бы своим домом, но так много времени в детстве я провел, путешествуя вверх и вниз по берегам реки, которую мы называли Северной [44], что это слово придает очарование региону в целом. Когда благодаря щедрости моей знакомой я стал обладателем записей миссис Барчестер о ее путешествии вверх по Гудзону, я воспринял это практически как предзнаменование того, что мне предстоит вернуться к местам моего детства. А ее описание удивительных бумажных шаров мистера Данна стало, образно говоря, вишенкой на торте. Еще не успев перевернуть последней страницы, я забронировал поездку и написал другому своему другу, испросив, под силу ли ему будет организовать для меня посещение Саммерленда. Он справился, и, – Коулман развел руками, – я имею удовольствие разделить с вами компанию. Насколько понимаю, ваши мотивы носят более духовный характер?

– Мы будем готовиться к моему переходу, – сказал Кэл.

– Прошу прощения?