В общем, поплыл я. Окружающая реальность стала медленно крутиться, как в иллюзионе. Тело Пяткина на носилках, взволнованные глаза Апостола, его усы, тент кузова, свинячья морда предателя плыли у меня перед глазами, меняясь местами, перемешиваясь с тёмными пятнами приближающегося обморока. Звуки стали гулкими, как в пустой бочке.
Нет! Нельзя уплывать! Нельзя прозевать минуту «Хэ»! Так, соберись, джедай! Тебе же знаком способ. Сосредоточиться на одной точке, одной из картинок калейдоскопа. Да, вот это в самый раз! Сфинкс, что замер в позе готовности к прыжку. Татуха встала в центр калейдоскопа, остальное — закрутилось вокруг наколки ещё быстрее.
Вспомнил вчерашний наш «разговор» с Пяткиным.
— Ты понимаешь меня?
Моргнул. Да, значит.
— Ты немцам очень интересен.
Моргнул.
— Почему не делаешь то, что нужно им?
Водит глазами из стороны в сторону.
— Это значит — нет?
Моргнул. Ха, общаемся!
— У тебя есть что-то, что им нужно?
Моргнул.
— Я так думаю — тебе устроят побег. И мне.
Моргнул.
— Чтобы ты с моей помощью вывел их на то, что им нужно.
Моргнул.
— Так! Ты догадался?
Мельтешит глазами. Нет.
— А, это не первая попытка?
Моргнул.
— Всё чудесатее и чудесатее. И почему не получилось?
Никаких действий. А, у нас же двоичная система. Да-нет.
— А ты их собираешься вообще-то вывести на то, что их интересует.
Моргает. Прикольно.
— Да? Уже интересно. А что же это? Если не секрет.
Он скосил глаза направо. А, сфинкс. С наколкой тоже «нашли взаимопонимание». Он мне больше не демонстрировал анимацию. Сразу изображал черно-белый диафильм. Да-да, такой вот я древний — помню такой медиаформат. Сфинкс мне показал какую-то семечку подсолнечника.
— Не понял, — признался я.
Картинка изменилась — из «семечки» вылез хвостик ростка, потом появился круг, рядом с ним поменьше, они оба пропорционально уменьшались в размерах слайд от слайда, потом появился ещё круг. Волосатый какой-то. А потом появился круг, опоясанный кольцом. И я, наконец, понял.
— У тебя корабль. Ты оттуда? — я ткнул в потолок.
Моргнул.
Так, это всё осложняет.
— Я не могу допустить, чтобы немцам достался твой корабль, — размышлял я вслух. — Может, удавить тебя? Как говорится: «Так не достанься же ты никому».
Торжество в глазах.
— Что? Проверка была?
Никаких сигналов.
— У тебя есть вариант?
Никаких сигналов. Попробуем иначе.
— Что будет, когда ты приведёшь немцев к своему кораблю?
Сфинкс мне опять показал то же слайд-шоу.
— Ты свалишь? Улетишь?
Моргнул.
— Ты сможешь сделать так, что они тебе не помешают?
Моргнул.
— Ты уверен?
Моргнул.
— А почему не сложилось прошлый раз?
Сфинкс мне показал диафильм, где люди стреляют друг в друга, потом бегут. А тело на носилках лежит. Понятно, исполнители подкачали. Разбежались.
— Всё же я в сомнении. Категорически недопустимо попадание твоих технологий в руки этих выродков. Ты хоть понимаешь, что такое этот германский нацизм? Давай-ка я тебе чуть-чуть расскажу об этих людоедах.
Так, машина встала. Соберись, боец, час «Ху» настал!
— Вылазьте! — заревел голос.
Ага, предателей ещё двое. Водила и тот, что был в кабине. Вылезли. Стоим. Апостол меня держит.
— Что у вас? — закричал хивик, подлетев к машине. Этот — настоящий хивик. В форме. Его форма отличается от той, что носят немцы, но сшита по немецким лекалам.
Водила пинал переднее колесо:
— Шину проколол! Менять надо.
Хивик стал материться, водила получил по шее. Когда поток матерных слов иссяк, он осмотрел нас, кучку пленных, наших конвоиров.
— Так! Этих двоих я забираю… — Его палец указал на двоих пленных, что не были моими «мушкетёрами». — С этими справитесь. Меняйте колесо, догоняйте. Меня за опоздание… А этот что?
Это он про меня.
— Болтал много, — буркнул тот конвоир, что и «приголубил» меня.
— Так пристрелите его — и вся недолга! Что с ним нянчится!
Я оттолкнулся от Апостола. Сам стоял. Шатался, но стоял.
— Контуженый я. Очухаюсь.
— Ладно, сами решайте. Если что — валите их, нах! И время, время! Шнелер! Всё понятно?
Последний вопрос был тому, что сидел дорогой в кабине, а сейчас стоял рядом с хивиком.
Хорошо играют. Натурально. Значит, меня — пристрелить, а лежащего в кузове — не заметили. Ню-ню!
Хивик ушёл.
— Что стоим? — рявкнул «старший». — Я, что ли, колесо менять буду? Быстро, свиньи! Да, ты-то куда, контуженый? Стой, не хрен! Толку от тебя. Мешаться под ногами.
Он плюнул в мою сторону. Мушкетёры занялись шиномонтажом, конвоиры стоят, их контролят.
Меня никто не пасёт. Сейчас? Вот и Апостол смотрит на меня выжидающе. Я покачал головой, сел на траву. Нет. Их — четверо. Нас — четверо. Все настороже. Да, меня никто не пасёт, я смогу одного завалить гвоздём. Может быть. Если не промажу — «прицел»-то сбит. А дальше? соотношение 50/50 меня не устраивает. Нам ещё Пяткина нести.
Колесо сменено. Взгляд Апостола — презрительный. Рассаживаемся в прежнем порядке. Опять напротив меня — рыжий дурачёк в моих сапогах. Да-да. Я уже их застолбил. Рядом — тот, что меня бил.
Когда машина тронулась, я завалился на Апостола и шепнул ему:
— Мой — рыжий.