День «Пи». Или — или. Ну, хоть пистолет есть. Одной рукой с винтовкой управляться — сложновато.
Идём. Мышки нервничают, но живы. Значит, жратва нормальная.
Опа, что это значит?
— Привал!
Мышки облегчённо поставили носилки.
— Давайте, костерок соорудите. Жрать хочу — сил нет больше терпеть. А холодное больше не лезет. Так, ты, Авторадио, бегунок ты наш беспонтовый, топливо сообрази. Ты — яму под костёр копай. Вон там. И копать меньше там. Низинка.
А сам склонился над Пяткиным. Сфинкис изменил слайд на стрелку вниз.
— Пришли? Это то место? — прошептал я.
Моргнул.
Мы на месте. А где космолёт? Лес и лес. Вполне типичный для этих мест.
— И что теперь?
Котёнок лёг в позу сфинкса.
— Ждать?
Моргнул.
Ждать. Блин. А что остаётся? Да, ладно, подождём! Ведь «до пятницы я совершенно свободен».
А эти теперь сигналят хозяевам.
Запахло дымом. Желудок сразу запротестовал. Ладно, пойдём у тебя, утроба бестолковая, на поводу.
Говорят, после голодухи нельзя много есть. Пох. Совершенно пох. Как же хорошо! Сытно! Тепло стало. Что там мне грозит, заворот кишок? А ядреный гриб самоликвидации НЛО? Так что — заворот не страшен.
Авторадио увлечённо облизывал ложку. Крыс задумчиво смотрел в небо. Я тоже сытно жмурился. Потянулся, рука наткнулась на пистолет Вилли. Я его достал и стал с любопытством разглядывать изделие сумрачного тевтонского гения.
Авторадио вытаращил зенки свои, Крыс напрягся, руки его поползли за спину. Поздно, ребятки!
Два выстрела прогремели в стылом лесу. С карканьем поднялось вороньё в воздух. Эти падаль задолго чуют. Два контрольных.
— Не надо Родину предавать, ребята. Не надо. Плохая это примета.
У меня ещё есть патроны. Хватит и на себя, и на Пяткина, и на сфинкса, и на Громозеку. А ещё и пистолет Крыса полностью заряжен. Подождём.
Потом подволок Пяткина к костру и сел рядом, задумался, засмотревшись на огонь.
— Какое вознаграждение ты желаешь за твою помощь? — прогремел над головой мощный голос.
Я крутнулся, уходя с линии возможного огня, вскинул пистолет.
Никого!
Чё за?!
— Это я говорю. Посмотри на меня. Ты доставил меня сюда, в зону доступа внутренней связи.
— Ты? Это ты? Внутренняя связь? Твой корабль? Где?
— Прямо над нами.
Я поднял голову — ничего. Такое же серое небо.
НебоЖители
Всё изменилось мгновенно. Какая-то матовая поверхность прямо перед носом. Я лежу в какой-то жидкости. За матовой поверхностью переливаются огоньки разноцветные.
— Прошу прощения, я взял на себя смелость забрать вас, мой спаситель, на борт моего корабля без вашего ведома.
— А ты кто?
— Вы называли меня Пяткиным. И Пятачком. Я извиняюсь, но провёл сканирование вашей памяти, чтобы понять аналогии этих имён. И научиться коммуникации.
— А-а! Всё получилось?
— Так точно. Я принял решение о вашем изъятии ввиду приближения недружественно настроенных вооружённых индивидуумов, что сопровождали нас всё наше путешествие.
— Ничего страшного. А где они теперь?
— Там же. Нас ждут.
— А мы где?
— Там же. На борту моего судна, в биореакторах. Вам тоже нужно было срочное медицинское вмешательство. Запущенные ранения, пищевое отравление.
— Всё же он отравил меня!
— Да, это так.
— Он тоже здесь? Тот, что дал нам отравленной еды?
— Нет, в радиусе действия моих сенсоров его нет и его местоположение не известно.
— Как ты разговариваешь странно.
— Странность имеющаяся объясняется опциями лингвистического подблока вычислителя. Он переводит мою речь вам.
— А как я тебя слышу? Я не вижу динамиков.
— Сигнал индуцируется прямо на слуховой нерв.
— Индуцируется. Понятно. На нерв. А ты не можешь индуцировать мне на нерв изображение? Уж больно скучно.
Появилась картинка. Прямо перед носом висящая в пространстве. Ещё картинки. Ту, на которую я смотрел, увеличивало, остальные — отодвигало. Круто. Смарт ТВ.
Кстати о птичках. Немцы в пятнистых камуфляжных накидках довольно расслабленно бродили по поляне. Тел «мышек» уже не было.
— Что-то они больно расслабленные. Сколько времени прошло?
— Два оборота планеты.
— Двое суток?
— Для них. Для нас — 60 суток.
— Опа! А как такое возможно?
— Компрессия времени.
— О, как! Вы и так умеете? Молодцы, что ещё сказать! А долго мне ещё тут валяться?
— Вовсе нет. Процесс вашего исцеления завершён давно. Вынужден заранее извиниться, если моя инициатива не в ваших интересах, но я взял на себя смелость внести в ваш организм некоторые модификации, что сильно упрощают жизнь разумным нашей профессии. Должен пояснить свою мотивацию — я испытываю к вам чувство благодарности.
— Благодарствую, конечно. Нашей профессии — это какой?
— Нет, определённо, этот лингвистический подблок туп. Сэкономили снабженцы. Сейчас поработаю настройками.
— Уж будьте так любезны. Эти высокопарные обороты прямо ухо режут.
— Вот, надо попробовать. Повторю: людям нашего призвания. Опять не то. Чувакам с понятиями. Как лучше?
— Про призвание понравилось. И какое призвание?
— Воин.
— Достойное призвание. А какие модификации?