Сегодня – позавчера. Испытание сталью

— Я знаю, что ты один. Ближайший из твоих солдат — в семидесяти метрах. Делает вид, что не спит. И пистолетик-то отбрось в сторонку. А за тушёнку — благодарствую.

Говоря, я шёл к нему навстречу. Вилли улыбнулся, поставил сидор на землю, пистолет достал из-за пояса сзади, уронил. А я чё? Я — ни чё! Это Громозека у меня глазастый.

— Не перестаёте вы меня удивлять, Виктор Иванович.

— Тем и жив. Пока. Зачем звал, немец?

— Вот за этим и звал. Требование у меня…

— Требование? — рассмеялся я. — Засунь себе его, знаешь куда?

— Знаю. Хорошо, просьба. Выполните условие, и вам я гарантирую выполнение любых ваших условий, в разумных пределах, конечно.

Ага, испугались, что пристрелю Пяткина как Голума? Договариваться решили?

— Вывод вермахта на территорию Германии?

— В разумных пределах. Это я не могу гарантировать.

— А что ты можешь, немец?

— Жизнь. Лечение. Вывоз в любое место мира, деньги, легенду.

— И измену. Нет, Вилли. Ты же знал, что меня это не заинтересует. Зачем пришёл?

— Знал, — немец снял перчатки, отступил на пару шагов, сел на ствол поваленного дерева.

— Вы поверите мне, если я скажу, что хотел с вами поговорить?

— О чём?

— Не знаю, — вздохнул Вилли, — не знаю. О чём угодно. Хотел опять вас увидеть, ощутить то своё состояние, в которое меня вводят ваши слова.

— Какое?

— Другой, хм-м, язык русский очень сложен, столько слов, чтобы сказать одно и то же. И одно слово, чтобы сказать совсем разное.

— Есть такое дело. Так какое состояние?

— Как в детстве — всё просто и ясно. И чисто вижу, что делать.

— А без меня?

— Всё очень сложно. И ничего не могу решить. И всё — не то. Всё — не так. Всё — обман.

— Ладно, Вилли, всё это — лирика. Ты чего хотел-то?

Немец усмехнулся.

— Вот, опять. Пришёл сюда я с одним, а теперь хочу другого.

— Бывает. И не у всех проходит. Ты выкладывай, не стесняйся. А там — будем поглядеть.

Немец немного «подвис». Опять усмехнулся:

— Очень сложный язык. «Выкладывай» — рассказывай и ложи.

— Есть такое. А ты не говори на русском — не будет проблем. Лайся на своём пёсьем языке. Ори «Хайль Гитлер» и головы не ломай.

— На нём говорили Ницше и Бах!

— Да хоть трабидох! Бах! Мне — пох! Не отвлекайся. Вилли, ты не поверишь, но мне не совсем хорошо сейчас. И зубоскалить совсем нет желания. Так чего ты хотел?

— Хотел? Хотел попросить вас не убивать этого инвалида и позволить нам забрать то, что нас интересует.

— Однозначно — нет. Этого ты хотел?

— Хотел. Прошлое время. А настоящее — хочу. Хочу в плен вам сдаться.

Не удержался, рассмеялся.

— Не очень хорошая идея, немец. Совсем плохая. Сдаться в плен беглому военнопленному на вашей же территории — не есть гуд! Совсем не гуд.

— Я знаю.

Вилли повесил голову. Глухо продолжил:

— У меня не было выбора. Я заинтересовался теми темами, что вы пропагандировали мне и своим подручным. И стал находить подтверждения. Этим я и заинтересовал этих… У меня не осталось выбора: или я служу им, или исчезаю. И становлюсь объектом их исследований. Не хотелось быть замороженным заживо. И я продолжил службу. Я видел сам всё то сатанинство, о чём вы говорили. Я вижу теперь, что за монстр родился на германской земле. Я многое видел. И я увидел, что мой народ сейчас как никогда близок к гибели. Я видел ваш фотографию в газете. И я понимаю, почему все газеты мира перепечатали его. Понимаю. И я устал. Не хочу больше.

— Твои проблемы.

— Знаю, — вскочил Вилли, — знаю, что мои проблемы! Но выхода — не вижу!

— А ты — беги! Прямо сейчас — беги! Быстро беги, куда глаза глядят. Тогда жив останешься.

Вилли отшатнулся.

— Да, если нашим будешь сдаваться, переоденься. Наши «электриков» в плен не берут.

— Электриков?

— Эсэс. Молнии. Зиг-зиг.

— Теперь понял.

— Почему не берут — объяснить?

— Не надо. Сам видел.

— Тогда — прощай, Вилли! Надеюсь, больше не увидимся.

— А я надеюсь — увидимся.

— Для тебя будет лучше, чтобы мы не увиделись. В следующий раз я тебя убью. Да, кстати, кто из моих спутников ваш агент?

Вилли вздрогнул:

— Два, — поморщился, — оба, все.

— Предатель — казачок? А другой — агент?

Вилли кивнул.

— А тот, с усами?

— И он.

— Понятно. Пистолетик я забираю.

И я повернулся спиной к немцу и пошёл восвояси, напевая песню Рамштайна «Ду хаст». Общение с немцем навеяло как-то. Это была ещё одна проверка Вилли. Этот вот беззаботный отход с подставлением спины врагу. А до этого была проверка на искренность. Сдаст или нет агентов. Как я и догадывался, все казачки засланные.

— Это я догадывался, — вставил Громозека.

— Если ты — мой глюк, то ты — плод моей больной головы, результат коротящих извилин. И все твои догадки — мои. Логично?

— Странно слышать о логике от глючащего типчика.

— Сам ты — типчик.

— Какой-то странный у вас разговор получился.

— Не без этого.

— И что теперь?

— А что изменилось? Ничего. Пистолетиком вот обзавелись. Как ты думаешь, липовый?

— Нет, вполне себе боевой. Я уже проверил. Без подвоха.

— А жратва?

— Тут не знаю. Хлеб, галеты, консервы. Я не могу определить, отравлено или нет.

— Значит, проверим на мышах.

И мы тихо посмеялись.

Пункт назначения