Сегодня ты, а завтра…

Поселили Кипариса в маленькой квартирке рядом с Брайтоном. Старенькая мебель, видавший виды шкаф, обшарпанный холодильник… А зато в холодильнике! Эдик как открыл дверцу, так и не закрывал минут десять – любовался. Холодильник был до отказа забит американской жратвой в ярких упаковках, испещренных иностранными словами, в которых Кипарис, пользуясь скудным запасом слов в пределах школьного, а потом и институтского курса, разбирал надписи – «сосиски», «бекон», «стейк», «апельсиновый сок» и так далее. В морозильнике ждал еще один сюрприз – мороженое пяти сортов. Но больше всего обрадовался Кипарис вязанке настоящего «Хайнекена» в зелено-белых банках. Вытащил он баночку пива как драгоценность какую-то, неумело отколупнул жестяное колечко так, что брызнуло во все стороны, пожалел пролитое на пол и присосался к дырке, из которой полилась восхитительная жидкость с незнакомым вкусом, никак не напоминающим родное «Жигулевское», «Золотой колос», мутную субстанцию из уличных ларьков и огромных ангарообразных пивных-автоматов. Это был вкус новой жизни, и Эдик сразу решил, что он ему нравится.

Через три дня Кипарис оформил все бумаги, устроился на курсы английского языка и на работу – маляром, в фирму, которую держал оборотистый поляк. Дело нехитрое, знай себе махай кистью. Хотя в первый день Кипарис умудрился-таки перевернуть ведерко с краской.

Теперь Эдик вставал с рассветом, быстро завтракал, выходил на улицу. Ровно двадцать минут седьмого показывался автобус, который развозил маляров по объектам. Обычно это были большие и богатые дома за городом, а красить чаще всего приходилось заборы – богатые буржуи старались не допускать за ограду своих усадеб подозрительных эмигрантов, а если и допускали, то проверенных. И двигал день-деньской Эдик свою стремянку вдоль забора, которому, казалось, конца-края нет, мазал ровные доски, гладкий бетон или металлические решетки краской. А мимо проезжали богатые машины с элегантными мужиками и роскошными женщинами. Иногда Кипарис видел, как обитатели богатых кварталов выходили из машин, иногда до него доносился запах дорогих духов и отборного табака, он слышал их беспечные голоса, смех. Но никак не удавалось Кипарису поймать взгляд богатея. Все они смотрели сквозь него, как будто его и не было. В сущности, на самом деле так дело и обстояло. Что Кипарис, сегодня он здесь, красит забор, а завтра его уже здесь нет, и неизвестно, окажется ли он еще когда-нибудь в этом районе. Так стоит ли на него обращать внимание?

К слову сказать, несмотря ни на что, атавистические последствия советского воспитания проявились на этой работе. Уже через пару месяцев Эдик начал все с большим недружелюбием поглядывать на обитателей богатых кварталов, и в голову лезли всякие мысли о социальной несправедливости, власти капитала и недовольстве народных масс, ярким представителем которых и был в настоящее время Эдик Кипарис.

Примерно месяца через четыре после приезда в Америку Кипарис за хорошую работу удостоился высокого доверия – его направили красить сами дома, то есть пустили за высокие заборы. И вот тут-то Эдика настигла неприятность. Хотя, если посмотреть с другой стороны, если бы не этот случай, неизвестно, как бы повернулась его судьба…

Жарким летним днем Эдик красил в светло-голубой цвет роскошный дом в пригороде Нью-Йорка. Работа была кропотливая – за каждый изъян, за каждый потек краски, замеченный привередливым хозяином или его многочисленной челядью, с Кипариса могли взять солидный штраф. Поэтому кисть, после того как он окунал ее в ведерко с краской, надо было немного подержать, чтобы стекла лишняя, затем неторопливо и тщательно прокрашивать каждый сантиметр стены. Дом был большой, трехэтажный, старинный, с портиком и толстенными колоннами. Кипарис обновлял фасад.

Дом утопал в зелени. По соседству пристроились теннисный корт и огромный бассейн с голубой, сверкающей на солнце водой. Больше всего на свете Кипарису хотелось прыгнуть в эту воду и не вылезать до вечера. От жары не спасала ни шляпа с широкими полями, ни давно нагревшаяся и потому ставшая невыносимо противной кока-кола в большой бутыли, к которой Эдик то и дело прикладывался.

Итак, Эдик красил фасад, поглядывая в сторону бассейна. Надо сказать, там было еще кое-что привлекательное, кроме воды. Жена хозяина, стройная, длинноногая, с копной светлых волос, похожая на куклу Барби, день-деньской торчала на мраморном бережку, сидя в шезлонге, потягивая мартини и время от времени плавая в бассейне. Ну как тут не залюбоваться? Тем более что у Кипариса здесь, в Америке, с женщинами было не очень. Тяжелая работа, потом нехитрый обед и спать – тут уж не до всякого такого. Хотя по Брайтону фланировало полно симпатичных соотечественниц, которым эмансипированные американские бизнес-вумен не годились и в подметки.