Секрет Боттичелли. Загадка потерянных и обретенных шедевров

Нигде этот дух сотрудничества с акцентом на практическом обучении не проявился так ярко, как в картине, которую иногда называют «Сикстинской капеллой Раннего Возрождения». В капелле Бранкаччи флорентийского собора Санта-Мария-дель-Кармине находится цикл фресок, посвященных жизни святого Петра, начатый в 1420-х годах художниками Мазолино и Мазаччо. Вскоре после того, как проект был заказан, Мазолино оставил его, чтобы вернуться к своим обязанностям придворного художника венгерского короля. Львиную долю фресок завершил молодой Мазаччо, который умрет в трагическом, нежном возрасте двадцати семи лет. Его работы стали настолько популярными, что Вазари назвал их своего рода флорентийской художественной школой, из которой вышли Боттичелли, Гирландайо, Леонардо, Микеланджело, Перуджино, Рафаэль и другие. «В общем, – писал Вазари, – все, кто хотел учиться живописи, шли в эту капеллу и погружались в те заповеди и правила, которые Мазаччо установил для пропорций человеческой фигуры»[132]. Через полвека после смерти Мазаччо последние штрихи цикла нанес удивительно талантливый Филиппино Липпи. Отец Филиппино, Фра Филиппо Липпи, стоял на подмостках вместе с Мазаччо во время его работы, изучая технику, которую позже передаст своему ученику, Сандро Боттичелли, художнику, который, в свою очередь, обучит сына Липпи – Филиппино[133]. В капелле Бранкаччи – произведении искусства, которое создавалось на протяжении почти столетия тремя крупнейшими художниками того времени, – дух сотрудничества эпохи Возрождения достиг своего апогея (рис. 2).

Боттега занималась не только техническим обучением ремесленников. Она также была школой для многих художников, которые практически не имели формального образования. Подчеркивая талант Брунеллески, Вазари писал: «Non aveva lettere», он был безграмотен, то есть не знал латыни. Владение этим древним языком было академическим дипломом той эпохи, эквивалентом высшего образования. Знание Цицерона и Цезаря было самым верным способом прослыть istruito, образованным. Несмотря на его недостаток в этом отношении, продолжал Вазари, Брунеллески умел «так искусно рассуждать на основе практического опыта», что мог с легкостью переспорить в теоретических вопросах даже ученых[134]. Практическое обучение позволило Брунеллески создать выдающиеся адаптации сложных сцен из Библии в его модели дверей Баптистерия и в целом сделать важные открытия в законах перспективы и принципах инженерного дела.

Вазари добавил, что Брунеллески «посвятил много энергии… работе Данте, которая была ему очень понятна… и часто он вставлял комментарии Данте в свои измерения и планы»[135]. Брунеллески был лишь одним из многих художников, очарованных личностью и поэзией Данте, что побудило Вазари подчеркнуть влияние поэта на творческий класс Флоренции. Аналогично, один из ранних комментаторов Данте писал о том, как однажды, когда Данте смотрел, как рисует его друг Джотто, и спросил художника, почему фигуры, создаваемые его кистью, так красивы, а его дети так уродливы[136]. Джотто ответил, что рисует свои полотна днем, а детей делает ночью, в темноте, когда ничего не видит. Эта история не более чем вымысел, но она передает характерное для художника приземленное остроумие и ловкость в жонглировании словами – черты, типичные для шумных боттег[137]. Петрарка предупреждал, что поэзии не место в tabernis, в тавернах, но именно там многие флорентийские художники проводили все свободное время, часто за обсуждением Данте и чтением его стихов a memoria, по памяти. Такие художники, как Брунеллески и Джотто, были далеки от высокопарной гуманитарной культуры, пропагандируемой книжным классом Флоренции, и отдавали предпочтение Данте с его проникновенными, эмоциональными стихами. В самой ранней биографии Леонардо, написанной в 1540 году Анонимом Маглиабечано, тем же неизвестным автором, который впервые упомянул проект Боттичелли по иллюстрированию «Божественной комедии», описывается то, что он назвал «соревнованием по Данте» между Леонардо и Микеланджело – оно заключалось в том, кто из двоих сможет лучше объяснить ключевые отрывки из «Комедии»[138]. Этот анекдот, не подтвержденный и не опровергнутый по сей день, свидетельствует о вездесущности Данте в мире флорентийского искусства: его эпос стал предметом ежедневных разговоров[139]. Как сказал Микеланджело, пожалуй, самый дантовский художник из всех, на протяжении всей своей жизни одержимый «Комедией», «на свете не было более великого человека [чем Данте].»[140].