Секрет_долголетия

Глядя на Михайла Шевчука, Шмая вспоминал совместную службу и поездку в теплушке через всю Россию в родные края. Еще вспомнил, как он, Шмая, ходил, бывало, с отцом в Петривку чинить людям крыши, как всегда останавливались они на ночлег у Шевчуков. И как Михайло со своим отцом приезжал к ним в гости… Припомнил Шмая и Ковалиху, которая, бывало, любила смотреть, как он латает крыши людям, и слушать его веселые, а подчас озорные шутки. Муж ее погиб на войне, и она осталась с двумя детьми. Теперь Ковалиха стояла возле подводы и раздавала людям хлеб, крынки молока, картофель, морковь и все, что успели они собрать впопыхах среди своих односельчан.

Никто в лесу уже не спал. Беженцам казалось, что все это происходит во сне. Не верилось, что в такую трудную пору придет откуда-то помощь. А она пришла так неожиданно и своевременно!

Взглянув на пустые возы, на горку сгруженных продуктов, которую окружили изголодавшиеся беженцы, Шмая сказал:

— Если б вы знали, добрые люди, как вы нам душу согрели, как дорого нам то, что вы пришли к нам на помощь! И не столько ваш хлеб нам дорог, дорого то, что есть настоящие люди на земле! Спасибо вам!.. Мы всегда будем помнить этот день… Гора с горой не сходится, а человек с человеком…

— Большое спасибо, Михайло! Спасибо, дорогие! — раздались возгласы со всех сторон.

Михайло Шевчук был смущен и не знал, что сказать в ответ.

— Я простой человек… — тихо проговорил он. — И Ковалиха, и Хома Линчук, и все, что со мной приехали… Мы хотим, чтобы вы знали и детям своим передали: среди тех, кто надругался над вами, есть немало таких, кто разговаривает по-украински, поет песни, которым матери их научили, живут по соседству с нами. Но поверьте, что мы их ненавидим так же, как вы их ненавидите. Мы шлем им такие же проклятья, как и вы. Самые страшные проклятья… Это кулацкие сынки, выродки, которым все равно, чью кровь проливать, кого грабить и мучить. Они хотят, чтобы все было по-старому…

Михайло на мгновенье задумался, а затем продолжал:

— Пойдите к нам, в Петривку, и вы увидите, как висят возле церкви наши товарищи… А за что? За то, что они боролись за волю… У нашего народа никогда не было и нет вражды к вам… Вот спросите Шмаю… Мы с ним вместе в окопах гнили, вшей кормили, вместе страдали… Разве у нас была когда-нибудь с ним вражда? Разве там, в окопах, мы говорили: «Ты украинец, ты — русский, а ты — еврей?» Не было этого! Среди простых людей никогда этого не было! И не будет! Вражду сеяли и сеют кулаки, бандиты, разные батьки-атаманы… Но настанет время, когда исчезнет навсегда эта вражда. Трудовой, честный человек — значит, наш, брат нам! Правду я говорю или нет? Крепитесь, люди! Не падайте духом…

Со всех сторон послышались одобрительные возгласы.

Михайло Шевчук посмотрел на восток. Время шло быстро. Нужно было спешить.

Посланцы Петривки уже сели на подводы, но Ковалиха задержалась и, посмотрев на женщин, кутавших в одеяла своих малышей, сказала:

— Может, заберем с собой в село ваших ребятишек? Жалко ведь… Померзнут… Спрячем их у себя, будем беречь, как своих. А утихнет, привезем обратно…

— Что вы! — зашумели женщины. — Что с нами будет, то и с детьми…

— Скоро домой пойдем. Не вечно же нам в лесу торчать…

— Когда-то еще удастся вернуться домой? — вставил балагула, который все время молчал, прислушиваясь к взволнованным словам Михайлы Шевчука.

Шмая неласково взглянул на соседа:

— Что ты болтаешь? Зачем говорить глупости? Долго так продолжаться не может. Скоро Советская власть у нас будет. Тогда…

Шмая подошел к телеге, на которой сидел Шевчук, и обнял его:

— Еще раз спасибо тебе и всем твоим землякам. Дай им бог здоровья. Когда видишь хороших людей, легче на душе становится. Я знал, что на земле больше хороших людей, чем плохих…

— Это ты, Шмая, хорошо сказал, — ответил Шевчук. — Очень хорошо ты сказал. Знайте, мы не оставим вас в беде…

Через несколько минут подводы тронулись и быстро покатили в сторону Петривки.

Взволнованные, взбудораженные, растроганные, провожали их беженцы. Махали вслед руками, фуражками. Людям казалось, что сквозь ночной мрак засияло солнце, ясное, неугасимое, как сама жизнь человеческая.

Дни стояли серые, сумрачные, ночи — черные, безлунные. Время тянулось, как вечность. Ветер бушевал среди могучих дубов. Люди выходили на дорогу, но не обнаруживали на ней никаких признаков возвращения отряда, и тревога за его судьбу все больше охватывала беженцев.

Некоторые семьи, несмотря на все уговоры, покидали лесной табор, пробирались в местечко, на родные пепелища.

В эти дни Шмая-разбойник и Хацкель крепко сдружились. Все поражались: разные они и по характеру, и по взглядам и повадкам, а тяжелое время так сблизило их, что казалось, будто дружат они с детства. Оба жили в одном маленьком шалаше, укрывались одной шинелькой, служившей им и одеялом, и подушкой, ели из одной миски, сменяли друг друга в карауле, охраняя покой измученных людей.