Секрет индийского медиума

— Ванечка, прошу, — молила Ульяна, пытаясь его остановить и оттянуть к двери.

Но Иноземцев ее не слышал, продолжая в запале фонтанировать негодованием, бледнея и краснея:

— Потом примусь за «Шеринг», за английский «Берроус-Велком», за «Парк-Дэвис» и за «Мейстер-Люциус», который изготавливает лекарственные средства из отходов анилиновокрасочных заводов. Я объявляю войну! Всем вам войну!

Американский предприниматель лишь недоуменно глядел на него, буквально вжавшись в стойку-прилавок. Надо ли говорить, что управляющий эльберфельдской аптеки тоже погнал русского доктора вон.

Тот, понимая, что вредит своей вспыльчивостью делу, вернулся на улицу Фишерталь, разнес в пух и прах перегонный аппарат, смахнул на пол аккуратно расставленные колбочки, чаши петри, разорвал тетради и принялся в ярости их топтать.

А потом устало сел на кровать и заявил:

— Бессмысленно…

Изумленная Ульяна застыла в дверях и не смела даже рта раскрыть. И стояла так, точно к полу пригвожденная, судорожно вцепившись в дверной косяк, пока Иноземцев не опустился на колени и не принялся собирать вырванные тетрадные листы. Уселся на пол и, словно здесь, кроме него, никого не было, стал перечитывать их и складывать, полюбовно разглаживая и оттирая от пролитых реактивов. Только сейчас Ульяна заметила, как он изменился лицом: кожа его пожелтела, осунулся, пальцы дрожали. Все-то его опыты противные! Исколол себя всеми этими лекарствами, все порошочки сам пробует небось. Ой, помрет ведь так не сегодня завтра, если его не остановить.

Глава IX Черная вдова

С тех пор Элен и Ромэн не оставляли надежд помешать буйной деятельности, что развел доктор, и избежать суда, априори обреченного на провал. Тайком встречаясь за железнодорожной линией у реки, там, где кончался Бармен и начинался Эльберфельд, у заброшенной хижины, они обдумывали, как бы увести недотепу от пропасти, к которой он неумолимо продолжал шагать.

Но дни шли за днями, миновало Рождество. Второе Рождество уходящего года, года, который все уходил, но никак не мог уйти… Настало самое печальное и невероятно скучное время. Нет, оно просто застряло и не двигалось. Ульяна никогда в жизни не чувствовала себя в таком унынии. И все ради чего? Ради глупых чувств к своему доктору, будь он неладен. Благо тот больше не покидал свою комнату, чтобы навестить очередную аптеку, впал в меланхолию и днями пролеживал на диване, аки Родион Раскольников, глядючи в пространство потолка. Но кто знает, когда ему на ум взбредет взяться за свои нелепые исследования снова.

— Ничего в голову не приходит, — вздыхала Ульяна, сидя на большом валуне и ковыряя носком ботинка мокрый снег и черную почву под ним. — Быть может, журналистов привлечь? Втихаря все исследования докторовы в какую-нибудь газету отправим — пусть люди потом рассудят. — И сама же себе тотчас возражала: — Нет, не пойдет, они на такую неинтересную историю не клюнут. Да, тут тебе не Париж, на всю округу я не встречала ни одного газетного издательства. Немцы совсем не читают газет.

— А что Зои Габриелли? — предлагал Ромэн.

— Доктор разве ж позволит? У него волосы дыбом встанут, едва я появлюсь с чудным узором промеж глаз. Закатит скандал, и тогда уже ни мне, ни ему ничем помочь нельзя будет — обоих в кандалы. А он теперь за мной зорко следит. Боится, как бы его замыслу не навредила. Жаль, конечно, что мы тогда все ж ему на глаза попались, у Михайловых. А то, появись на горизонте Зои, господин Беккер сам закрыл б свой проклятый «Фабен», едва часок-другой послушал ее проповеди.

— А что, если подставить этого Бю… Беккера?

— Я уже раз подумывала об этом, но кроме как соблазнить его, ничего толкового придумать не могу. Но то ужасно пошло! И скучно. Вот если бы на фабрике его чудо-спектакль устроить, вот было бы весело и интересно, и вдохновение тотчас бы подсказало план действий, но пока мы сообразим, суд состоится, Иноземцева посадят за решетку и уже в настоящую тюрьму. Увезут в Берлин, в какой-нибудь Моабит или даже Шпандау. Ты же знаешь, я обо всем на свете готова забыть, когда играю. А здесь надо действовать очень осторожно, ведь чужая… жизнь на кону. Когда своя — Бог с ней, а когда чужая… побаловаться не выйдет. Что ж такое сделать-то? — вздыхала Ульяна. — Хоть убей этого Иноземцева, чтоб ему неладно было, недотепа проклятый.

А потом как подскочит, чуть не поскользнулась на снегу.

— Эврика! Придумала!

— Что придумала?

— Мы его убьем!

— Господь с тобой, Элен, как это — убьем? Не надо месье доктора убивать… — ужаснулся юноша.

— Да не взаправду, а понарошку, понимаешь?

— Убить понарошку? Усыпим? Подольем снотворного? Как у Шекспира?