Собрав свою одежду, прихватив тетрадь, она незамеченной проскочила мимо слуг и хозяйки и двинулась в Эльберфельд. В клозете вокзала, облачившись в старомодное бархатное платье, которое прежде никто не видел на ней здесь, чрезвычайно строгое и не раз ею надеванное в Париже у господина Эйфеля в конторе, основательно тушью перепачканное и истертое от конторки на локтях, нахлобучила шиньон каштановых волос, лицо густо намазала темным составом орехового цвета, щеки набила орешками, так, чтобы изменить не только черты лица, но и голос, придав ему шепелявость, а в довершение ко всему на кончик носа нацепила смешные круглые очки. Следом порывшись в небольшой, сложенной гармошкой сумочке, в которой имелось множество всяческих бумаг, вынула документ на имя Лорен Ману, использованный билет Трансъевропейского экспресса, присела на корточки и аккуратнейшим образом изменила дату на нем, будто прибыла сегодня, только что. Потом вышла обратно, взяла сани и велела везти в Левенкузен, где «Фабен» недавно построил новый завод.
Ученая-физик — а ныне, в век эмансипации и просветительства, женщины все чаще брали себе мужские профессии — Лорен Ману прибыла в немецкий промышленный городок, чтобы свести знакомство с лучшими фармацевтами Европы и предложить им сотрудничество.
Обошла всех ученых-химиков и инженеров. Покорила одних умом и ученостью, других поразила странной внешностью, не лишенной обаяния и обезоруживающей эксцентрики. А вскоре добралась до самого герра Беккера. Управляющему ее представил знаменитый своими диссертациями по химии герр Дюйсберг, тот, что правая рука Беккера — основателя «Фабен». Посетив улицу Хекингхаузен, барменскую контору фирмы, фрау Ману незаметно оставила тетрадь Иноземцева и после душевной беседы и чудесного ужина с коммерсантом села в сани и вернулась обратно в Эльберфельд, где сняла маску Лорен Ману и приняла прежнее обличье.
Все заняло ровно один день. Поздно ночью, а точнее уже к рассвету, Ульяна осторожно прокралась к гостинице Петерманн, обошла ее кругом, убедившись, что полиции поблизости нет, и стала швырять мелкий гравий в окна адвоката. Герши, едва увидев внизу мадемуазель Элен, тотчас оделся и спустился.
— Идемте на телеграфную станцию. Ромэн обещал оповестить, если найдет доктора, — потянула девушка адвоката за рукав.
Тот и не помыслил возразить или как-то возмутиться растревоженным сном. Охотно последовал за девушкой.
И вправду на его имя была получена телеграмма:
Дюссельдорф 12 января 1890 год
Месье Эмилю Герши
— Где? — едва ли не вскричала Ульяна. — В Брайденбахер Хоф? Ромэн опять напутал… В этом отеле останавливаются только короли и министры.
— Как же так! И без документов? — удивленно добавил Герши.
— Весьма странно. — Ульяна нервно крутила в руках тонкий, как пергамент, телеграфный бланк, точно в надежде, что где-нибудь на обратной стороне листка спрятался ответ на ее недоумение. — Весьма. Быть может, соврал, что документы украдены. Но ведь он ушел, будто бродяга, в перепачканном сажей рединготе, без багажа. Так он привлечет больше внимания… Да еще и в Брайденбахер!
И добавила по-русски, не сдержавшись:
— Дурень, вот дурень!
— Как же быть? — развел руками адвокат.
Ульяна напряженно размышляла, кусая губы.
— Пишите ему.
— Кому?
— Ромэну, черт его возьми. Пусть уточнит адрес.
* * *
Следующим днем Ульяна стала готовиться к охоте на Нойманна. Предстояло вернуть хорошее расположение ученого-фармацевта. И это после скандала, что учинил Иноземцев, оказалось делом непростым. Феликс был обижен, ревновал. И только узнав о смерти доктора, смягчился и принял свою экс-компаньонку.
Ульяна рыдала на его плече, жарко повествуя о том, каким тираном был ее русский супруг, что женился на ней шантажом, мучил презрением и бессовестно крал идеи, над которыми она работала украдкой, сколько позволял статус русской женщины.
Три вечера они провели, гуляя по живописным местам в окрестностях города и беседуя. Как и Герши, девушка легко увлекла молодого немца байками о своих похождениях, приправливая их слезным раскаянием и заверениями, что иначе было поступить нельзя.
На четвертый день пришла наконец телеграмма от Ромэна:
Дюссельдорф 16 января 1890 год
Месье Эмилю Герши
В недоумении, возросшем еще больше, Ульяна перечитала послание дважды. Огромный, богатый отель в четыре этажа, отделанный золотом, лепниной, зеркалами, паркетные полы и восточные ковры высокого ворса, надежная охрана, огромное количество лакеев, швейцаров, кельнеров и прочей челяди.
Никак сия роскошь не вязалась с унылым образом Иноземцева в грязном рединготе. Он ограбил кого? Нет ничего нелепее. Адвокат, испытывающий столь же смятенные чувства, что и Ульяна, осторожно осведомился:
— Быть может, стоит спросить месье Лессепса, как доктору удалось попасть туда?