Секрет индийского медиума

Но главным подозреваемым был журналист. Уж очень все гладенько с ним вышло, даром, что только ждали долго, а так — сам прибыл на все согласный, да еще и фотоаппарат хороший приволок. Кто поручится, что это не его рук дело? Снимки, конечно же, ему нужны были не простые, а чтобы непременно сенсационные. Вот он и организовал…

Тут Ульяна запнулась, опустив руки. А что он организовал? Духов горных вызвал, что ли, получается? Как их Феликс обозвал? Гоблины! Ведь и в голове не укладывается, что за существа со стороны черновой лестницы повысыпали. Ладно, если просто грызуны какие, свинки морские или кошки, фосфоритовой краской основательно выкрашенные, да чтобы такие злючие, прямо страсть. Как они в дерево вгрызались да на нойманнские брюки кидались! Голодная живность и та культурней со стороны смотрится. Даже самое страшное чудовище из мира фауны, какое Ульяна видела в Нью-Йоркском зоологическом саду, прозванное «сумчатым чертом» (маленький черный хищный зверек с красной пастью), не было таким безобразно кровожадным, как эти демоны в красных чепцах.

Очень, однако, изобретательный попался Ульяне противник.

О том, что существа были пришельцами с того света, Ульяне думать было стыдно. Как и стыдно вспоминать — до чего страх ее кисейной барышней в одночасье сделал. И она поклялась изловить негодника и устроить ему расплату пострашнее, чем с Биреевым.

Шли темным лесом, освещенным светом полной луны, то и дело уходящей под толщу рваных облаков. И только хруст снега под ботинками и тревожное дыхание беглецов нарушали ночной порядок. Каждый в своих думах, каждый страхом и недоумением занятый. Тут вдруг герр Нойманн перестал дрожать, перестал нервно бубнить что-то под нос, схватил Ульяну за руку и как взвизгнет в запоздалой истерике:

— Признавайся! Твоих рук дело?

— Мне не в чем признаваться, — обиженно огрызнулась Ульяна. — Сами нахимичили, создали каких-то монстров.

— Ничего подобного… — дрожа от возмущения, вскричал ученый. — Ничего подобного! Этого просто не может быть! Это дело рук человека.

Ульяна рассмеялась. Но вовсе не с радости, а было это самое что ни на есть отчаяние и следствие пережитого ужаса. Но тотчас взяла себя в руки и окатила Нойманна злым взглядом.

— Твои штучки! — начал наскакивать тот. Страх тоже покинул его, и заместо страха появилось негодование. — Зачем? Небось все своего доктора выгородить хочешь? Так ведь помер он!

Ульяна искоса поглядела на ученого.

«Ох уж эти немцы, все до них в последнюю очередь доходит».

— А может, это ты — нарочито устроил, чтоб избавиться от меня, — буркнула она. — Боишься, как бы не обвела вокруг пальца, ведь правда?

— Вовсе нет! Конечно же, нет! Могло ли такое кому в голову прийти? Да и где б я столько нечисти добыл? Другое дело ты — черту сестра, русалкам и лешему — кузина, хозяйка болот и торфяных топей. Сама же хвасталась, чем занималась у себя в России, призраков да бесов изображала.

Взяла Ульяну обида: ведь, ей-богу, сама от страха чуть дара речи не лишилась.

И вместо ответа шагнула за толстое дерево.

— Ау, — дразнясь, крикнула она.

Дождалась, когда луна спрячется, и, пригнувшись, бросилась к холму. А там уже растворилась в темноте ночной, будто и не было ее.

Нойманн звал, звал девушку, но голос его вскоре замер в темноте леса. Конечно, теперь химик будет уверен, что это она демонов с того света вызвала. Но ежели наоборот, ежели он сам к тому руки приложил — несдобровать негодяю.

«В саму Тасманию поеду, за тасманскими дьяволами, чтоб лично Нойманну да в самую темную ночь, да еще в постель подсуну, и чтоб не как сегодня трясся, а чтоб кони двинул или хотя бы седым и немым остался. Будет знать, как Элен Бюлов пугать. Еще разберемся, что это за зверье было. Я гиену приручить смогла (как она бедная в Петербургском зоосаду, интересно, поживает?), уже и о тигре домашнем, ручном подумываю. А тут крысы какие-то».

Хоть и храбрилась Ульяна, шагая в сторону Бармена, но как зайдет луна за тучи, так колени ватными становятся, а перед глазами мелкие зубки щелкают, глазенки красные помигивают, шерстка дыбом во все стороны — ух, ну и зрелище.

Так и пришла она на улицу Эмильштрассе, к гостинице Петерманн. До рассвета еще далеко. Как бы теперь узнать, почивает ли Герши али по крышам бродит?

Сняла Ульяна ботинки, шнурки вместе связала, через плечо перекинула и на стену принялась взбираться. Если б кто увидел барышню в шерстяном нежно-фисташковом платье да с тюрнюром и оборками, лезшую по фахверкам наверх по отвесной стене, — наверняка б решил, что это вурдалак какой, или оборотень, или даже ведьма настоящая.

До окна добравшись, она просунула лезвие ножа в щель меж рамами, аккуратно щеколду отодвинула, вошла. Тепло было у Герши в комнате, девушка в тревожном состоянии и не заметила, как продрогла, позабыв верхнее платье в фабенской лаборатории.

Тихонько прокралась к кровати, а тут на тебе — адвоката в ней нет!

«Вот он злодей, попался», — возликовала она.

Бросилась к шкафу — вещи на месте, дорожная сумка на месте. Стало быть, еще вернется. Достала нож, прижалась к стене у двери.