Секрет каллиграфа

А потому, когда аль-Ради донесли о заговоре, что возглавил против него Мукла, он немедленно велел арестовать своего наставника, даже не поговорив с ним. Халиф не нашел в себе мужества лично допрашивать визиря и поручил это одному из своих эмиров, тому самому, что строил козни против каллиграфа. Ибн Муклу выпороли, но он не открыл, где хранит проект нового алфавита. Тогда сановник приказал отрубить ему правую руку и предать огню дворец Ибн Муклы вместе с зоосадом. Сгорело все, кроме фрагмента стены со словом «время». Уцелевшее в пожаре имущество разграбила голодная багдадская чернь.

Недруги прямо утверждают, что Муклу обвинили в государственной измене. Однако это не согласуется с тем фактом, что каллиграф не был казнен, как пишет придворный хроникер. Более того, после ареста он еще занимал должность придворного врача и обедал вместе с халифом.

Ибн Мукла горько оплакивал свое увечье. «Мне отрубили руку, словно вору, — говорил он. — Руку, которая дважды переписала Коран».

Ему перевалило за пятьдесят, но он не хотел сдаваться. Мукла научился привязывать перо к своему обрубку и продолжал писать, пусть даже не так красиво, как раньше. Он основал первую крупную школу каллиграфии, чтобы распространять свои знания среди молодежи. Самые одаренные из его учеников составили «круг посвященных». Им рассказал Ибн Мукла о своих планах, чтобы дело его не пропало. Единомышленники отреклись от него, пока он пребывал в опале, это разочаровало и озлобило каллиграфа, и теперь его учение стало тайной, которую он поверил лишь избранным, чтобы спасти от забвения и смерти.

Ибн Мукла не заметил, как угодил в очередную ловушку. Враги донесли халифу о новом заговоре, уже в школе, и возмущенный властитель приказал заключить каллиграфа под домашний арест, вдали от города, где он не смог бы ни с кем встречаться.

Так и жил каллиграф на полном государственном обеспечении, не видя никого, кроме своих стражей. В конце концов враги добились того, что ему отрезали язык и бросили в темницу на краю пустыни, где он доживал свой век в крайней нужде. Заступничество известных поэтов и ученых не помогло. В июле 940 года каллиграф скончался.

На его могиле выдающиеся поэты, такие как Ибн Руми и аль-Саули, произносили пламенные речи. Если бы Мукла действительно был замешан в заговоре против халифа или обвинен в ереси, как утверждают его враги, никто не осмелился бы оплакивать его публично. Все арабские поэты и ученые того времени работали при дворе халифа и полностью зависели от его милости.

«Созданное мною переживет время» — так гласит самое известное из дошедших до нас изречений Ибн Муклы. И оно лишний раз свидетельствует о дальновидности великого каллиграфа, потому что разработанные им законы не устареют, пока жив арабский шрифт.

Закончив, Нура положила листки своего доклада на стол. Тишина воцарилась в маленькой комнате. Салмана впечатлила история Муклы, но он не мог подобрать слов, чтобы выразить свои чувства.

— Он не был мятежником, — тихо сказала Нура.

Юноша кивнул, и они услышали, как скрипнула калитка.

— Кто-то идет! — заволновалась Нура, набрасывая пальто. — Иди посмотри, а я позабочусь о себе сама. Если это Карам, я убегу. — Она кивнула в сторону окна и, прежде чем Салман успел выбежать из комнаты, распахнула его.

Окно располагалось почти на уровне пола, поэтому ей было достаточно сделать шаг, чтобы оказаться снаружи.

— Ну что, мой маленький каллиграф, — произнес Карам, появившись в дверях. — В кафе сегодня посетителей негусто, и я подумал, не заглянуть ли мне к тебе на минутку. — Он положил пакет с хлебом на кухонный стол и взглянул на Салмана. — А ты чего такой бледный? Или что-то скрываешь от старика Карама?

И прежде чем Салман успел ответить, распахнул дверь в его комнату. У юноши сердце упало.

— А я-то думал, у тебя кто-то есть, — разочарованно протянул Карам. — Собственно, я не против гостей, но ты ничего не должен от меня скрывать.

— Ты напугал меня, — прошептал Салман. — Я принял тебя за вора.

Он прошел к себе в комнату, закрыл за Нурой окно и сгреб бумаги с историей Ибн Муклы в ящик стола.

Карам направился к телефону. Видимо, чтобы пригласить в гости Бадри, который не пожелал явиться без напоминания.

Салман оглядел помещение и мысленно поблагодарил Нуру за то, что та вовремя убралась на кухне после их совместного завтрака. Внезапно он заметил на полу серебряную заколку Нуры, тут же схватил ее и прижал к лицу.

Салман чуть не плакал, думая о том, скольких трудов и страха стоило Нуре его приглашение, и в то же время смеялся про себя, вспоминая разочарованную мину Карама. Потом открыл ящик, чтобы еще раз просмотреть статью о Мукле, и вдруг обнаружил еще одну страницу, которую Нура не успела прочитать. На ней было любовное стихотворение какой-то поэтессы одиннадцатого века. Заслышав шаги Карама, Салман резко задвинул ящик.

— Ты много работаешь сегодня, — заметил Карам, заглядывая в комнату. — Ел что-нибудь?

— Я не голоден, — покачал головой Салман.

И снова склонился над своей тетрадкой. Карам уже стоял у него за спиной.