– Просто признай, – говорит он, глядя в потолок, – что ты рада убрать меня с дороги, чтобы тебе можно было вести себя как королева и стать образцовой женой Хансена, как ты того хочешь. Это же очевидно.
– Ты так думаешь?
Прежде чем он успевает ответить, я быстро продолжаю:
– А почему бы тебе самому не признать, что ты рад оставить этот ненавистный тебе замок, эту ненавистную тебе столицу и эту ненавистную тебе страну, чтобы уехать с Римой?
– Ха-ха! – Смех Кэла неестественен, и в нем звучит озлобленное ехидство, которого я никогда не замечала за ним прежде. – Так кто же из нас ревнует и сходит с ума?
– Ты невыносим. – Я складываю руки на груди. – И ты не ответил на мой вопрос. Почему ты, хотя в твоем распоряжении так много подмастерьев ассасина, сразу же назвал Малому Совету ее имя? Герцог говорит тебе, что тебе нужен кто-то, умеющий вести бой, и ты тотчас выкрикиваешь ее имя.
– Ты же тренировалась с ней утром, – возмущается Кэл. – И знаешь, что она умеет вести бой.
– И больше у тебя нет бойцов, да? Я помню те времена, когда ты не желал, чтобы за тобой тащилась «какая-то девчонка». Но стоило тебе увидеть эту красотку с гор, как все переменилось.
– Ты меня в чем-то обвиняешь? – резко вопрошает он.
– Вовсе нет, – лгу я. – У тебя теперь будет твой товарищ, а у меня свой.
– Что? – Кэл взбешен. – Значит, Хансен отныне твой
– А почему бы и нет? Мы же с ним будем как-никак делить постель. – Чем дольше я говорю, тем больше этот разговор выходит из-под контроля. Я понимаю это в глубине души, но ничего не могу с собой поделать. Кэл прав – я ревную его к Риме и схожу с ума. Но ему я никогда в этом не признаюсь, только не теперь, когда он так груб со мной. Как он смеет подвергать сомнению мою любовь к нему? Он же знает, что я не люблю никого, кроме него.
– Я больше не Тень, – говорю я ему. – Я больше никогда не смогу быть ей. Я королева Сирень и останусь ею до конца своих дней. Тебе придется это принять.
Кэл встает.
– Есть только одна вещь, которую мне придется сделать, – резко бросает он. – Уйти.
– Значит, ты в самом деле уйдешь? – спрашиваю я, и на его лице отражается недоумение и, кажется, нетерпение.
– Ты же слышала, что сказал Малый Совет. Что сказал король, твой
– Разве ты должен выехать
И не хочу провести эту ночь в одиночестве – ведь теперь я, возможно, не увижу Кэла еще много месяцев.
– Дни нынче коротки, – сухо говорит он, будто обращаясь к конюху. – Нам надо отправиться в путь на рассвете и надо столько всего приготовить.
Я открываю рот, чтобы возразить, но не произношу ни слова. Вместо этого я просто стою, чувствуя, что потерпела крах. Кэл уже далеко – я вижу это по его глазам. Все его мысли уже заняты заданием – он представляет себе извилистые тропы Реновии, ее скрытые тропинки. И он зол на меня – он злится из-за того, что я королева и должна исполнять долг королевы перед ее страной. Злится из-за того, что я сейчас сказала ему.
– Береги себя, – выдавливаю я из себя, и мгновение мне кажется, что его взгляд смягчился. Он стоит у противоположного конца кровати, готовый уйти.
– Ты тоже береги себя, – отвечает он. – И не верь никому.
Кэл даже не целует меня на прощание. Он просто-напросто исчезает в углу опочивальни, и я слышу, хотя и не вижу, как открывается и закрывается потайная дверь. Я жду, надеясь, что он передумает и вернется. Но минуты идут, и, подойдя к окну, я вижу высокую фигуру, которая направляется к конюшне.
Я запираю дверь Секрета Королевы и загораживаю ее тяжелым гобеленом. Кто знает, сколько времени пройдет прежде, чем я снова услышу стук в эту дверь?
Возможно, это не произойдет никогда.
Глава 9
Кэледон
Они седлают своих лошадей еще до рассвета, и на холодном дворе теплое дыхание животных превращается в пар. Кэл замечает караульных, стоящих перед входом в башню, и подходит к ним.
– Вы что-то заметили ночью? – спрашивает он, и они отвечают, что ничего не видели и не слышали. Кэл приказывает им обыскать башню еще раз прямо сейчас, раньше, чем было запланировано. Если они обнаружат в ней что-то – или кого-то, – то будет лучше, если он займется этим сам.
В башне восемь этажей, но комнат немного. Первый ее этаж почти полностью занят часовней. Гвардейцы заходят внутрь, и в предрассветной тишине Кэл слышит, как их сапоги топают по ступенькам лестницы. Писцы будут недовольны тем, что их будят ни свет ни заря, но священник, отец Юнипер, сразу же выходит из здания, облаченный в свои белые одежды, неторопливый, спокойный, как будто он уже успел встать и приготовиться к обыску. Его одеяние кажется особенно белым в свете ущербной луны.