– Тогда ты, можно сказать, по-настоящему и не жила. – Кэл вскакивает в седло. Он позволяет себе посмотреть вверх, на окна Сирени, но они по-прежнему закрыты ставнями. Она не глядит на него, не машет ему рукой. Ему придется унести с собой память о ее прекрасном лице и надеяться, что этот образ не замутит ни злость от того, что произошло минувшей ночью, ни боль от того, что она станет делать, пока он будет в отъезде.
Глава 10
Сирень
Кэл уехал. Я понимаю это, как только просыпаюсь, причем очень поздно. В опочивальню торопливо входят мои фрейлины, раздвигают занавески на моей кровати, открывают ставни, и в комнату льется тусклый свет зимнего солнца. Теперь он наверняка уже успел проскакать много миль, а я так с ним и не простилась. Я уже тоскую по его прикосновениям, по вкусу его поцелуев.
Почему, почему ночью нам надо было поссориться и все испортить? Мысли об этом выводят меня из себя. А теперь он уехал с Римой Картнер, не только искусным бойцом, но и красивой девушкой. Он не может ожидать, что я приму это с энтузиазмом. Кэл – мужчина, он молод, привлекателен, и у него полно обаяния. Она влюбится в него еще до того, как они доедут до границы, если уже не влюбилась. К тому же такое долгое путешествие, полное опасностей, сближает людей. Уж кто-кто, а я хорошо это знаю.
После завтрака я чувствую себя вялой, усталой. Мне по-прежнему не разрешают выезжать из замка, и мне не хватит куража на то, чтобы еще раз потренироваться с кем-то из членов Гильдии, остающихся в замке. Я стою как кукла, пока мои фрейлины одевают меня и проделывают какие-то сложные и бессмысленные манипуляции с моими волосами. Утро тянется, затем сменяется днем, и вот уже солнце начинает клониться к закату. Я не могу остановиться ни на каком занятии и продолжаю переходить от сожаления к ревности, от ревности к страху. Наконец я больше не могу выносить это безделье.
– Леди Маргарита, – говорю я, призывая ее к себе из угла, в котором она вышивает на подоле одной из моих ночных рубашек ягоды бузины и ветки остролиста. – Пожалуйста, дайте знать моим гвардейцам, что я собираюсь посетить часовню.
В это время года замок погружается во мглу, а на его галереях теперь постоянно царит полумрак. Я спускаюсь по лестнице во двор, где продолжается муштра солдат. Леди Маргарита идет передо мной на тот случай, если я наступлю на складки моего до нелепости пышного бархатного платья. Остальные фрейлины, шурша юбками, следуют сзади; капюшоны их плащей подняты, чтобы защитить от сквозняков их мерзнущие уши и носы. Должно быть, мы сейчас похожи на процессию монахов, безмолвно идущих на общую молитву. Мы пересекаем грязный двор, направляясь к портику башни, при этом гвардейцы не подпускают к нам слуг и солдат, и один из них отворяет массивную дверь башни.
Фрейлины, которые всегда сопровождают меня, когда я хожу в часовню, остаются снаружи и рассаживаются на двух скамейках перед деревянной дверью часовни, меж тем как я захожу внутрь, скинув с головы капюшон плаща.
В этой часовне служит мой собственный священник, отец Юнипер. Он мягок и учтив, и, хотя поначалу я сопротивлялась предложению о том, чтобы иметь в часовне священника – так заведено в Монтрисе, но у нас в Реновии другой обычай, – в скором времени мне стало ясно, что посещения часовни приносят мне утешение. Помогают мне отвлечься от несмолкаемого шума королевского двора и всех этих придворных, которые все время окружают нас, всячески суетятся вокруг нас – каждый день, каждый месяц. После отъезда Кэла отец Юнипер, вероятно, остается единственным человеком, с которым я могу поговорить.
Стены часовни сложены из простого камня, ее колонны белы и гладки, как кость, потолок закруглен. Он напоминает мне луну в безоблачную ночь, и, когда я сижу, глядя на него, ко мне приходит покой. Сидеть здесь можно только на простой деревянной скамье, поставленной в часовне специально для меня. Кроме меня, сюда никто не ходит, и стоит мне сюда прийти, как появляется отец Юнипер.
Здесь горит сейчас всего одна свеча, вставленная в золотой подсвечник – это единственная деталь, говорящая о королевском великолепии. Я знаю, что отец Юнипер услышит стук входной двери и зайдет сюда из маленькой ризницы, где он проводит время, читая. Сегодня я не знаю, что ему сказать, – его нельзя назвать моим доверенным лицом, скорее, он тот, чье присутствие дарит мне ощущение покоя. Возможно, мы с ним помолимся вместе матери Дее – это будет именно молитва, а не прямо сформулированная просьба. Что-то вроде: