– Капитан решил, что это осколок орудия убийства, но, как вы и сказали, на теле не было колотых ран. А были только черные следы вокруг рта покойного.
– Вы считаете, что это был черный обсидиан? – спрашиваю я, думая о монахе из снов Варии и о темной фигуре в огне в моем камине. – Но, если обсидиан размолоть, из него не получится порошок, не так ли? Как не получится и яд.
– Если в деле замешана магия, – говорит Вария, – то возможно все. А теперь мне пора идти, а вам пора вернуться в постель. Если я задержусь у вас слишком долго, это может вызвать подозрение у ваших фрейлин.
Она встает и разглаживает складки своего темного платья. Никому не полагается вставать, пока я не разрешу, но мне нравится, что она ведет себя со мной не как с королевой, а как с членом Гильдии.
– Вы не могли бы… – начинаю я, сама точно не зная, о чем я хочу спросить. – Вы не могли бы…
– Связаться с вашими тетушками? Конечно, ваше величество.
– Я опасаюсь, что если я им напишу, то письмо перехватят и прочтут. – Я встаю и закутываюсь в шаль. – Я действительно не знаю, кому я могу доверять в этом замке, и уж конечно, я уверена, что не могу доверять никому в Монтрисе за пределами его стен.
Вария улыбается, и я вижу, что она сочувствует мне.
– Понятно, – говорит она. – Куда безопаснее, если об Обсидиановом Монахе вашим тетушкам сообщу я, чем если вы отправите им официальное послание. Я придумаю способ это сделать. Не беспокойтесь.
– Мне очень нужен их совет.
Теперь, когда Вария отпустила мою руку, я дрожу от холода и чувствую себя почти на грани слез. Эта знахарка из Гильдии Очага напомнила мне женщин, которых я люблю и которых мне недостает.
Вария закутывается в сиреневый плащ и ждет, пока я ложусь обратно в кровать. Мне надо снова начать изображать инвалида, поскольку сейчас это мое единственное оружие. Знахарка открывает дверь, и я слышу, как она говорит с леди Маргаритой. Дверь закрывается, и я остаюсь одна.
Хорошо встретить кого-то, кто знает моих тетушек. Кто своими глазами видел, как поженились мои родители. Реновия кажется мне сейчас такой далекой, но и моя мать, и мои тетушки находятся там. Как и Кэл. Как и все, кого я люблю, а сама я здесь, в Монтрисе, одна-одинешенька. И выхода у меня нет, я никуда не могу деться от этой фигуры темного монаха, что пляшет в пламени в моем камине, дразнящей меня, дразнящей нас всех.
Глава 17
Сирень
После визита Варии прошло всего два дня, а я уже изнемогаю от скуки. Невыносимо сидеть взаперти. Скверно торчать в четырех стенах и тогда, когда ты действительно больна, а если ты только изображаешь болезнь, то тем более. Я жажду потренироваться, попрактиковаться в стрельбе – все что угодно, лишь бы не терять время попусту день за днем.
Когда в комнату впархивает одна из моих фрейлин, дабы предупредить меня о том, что ко мне идет герцог Овинь, я упражняюсь с копьем перед камином. После визита Варии я больше не видела в пламени темную фигуру и ничего не слышала об осколке обсидиана, найденном в часовне. Когда я пригласила к себе лекаря, он сказал мне, что он так и не продвинулся в выяснении того, какое вещество было использовано для убийства отца Юнипера.
Почему-то я уверена, что герцог идет ко мне не затем, чтобы обсуждать это расследование.
У меня почти нет времени для того, чтобы лечь в кровать и снова начать изображать инвалида. Я откидываюсь на подушки, надеясь, что мои щеки не слишком разрумянились от упражнений. Копье я засунула под кровать, впрочем, даже если герцог увидит его, надеюсь, он решит, что я держу его рядом на случай ночного нападения, а не потому, что мне хочется попрактиковаться, дабы самой идти на врагов.
После дежурных поклонов и нетерпеливых вопросов о моем здоровье – как будто ему это интересно – герцог переходит к делу.
– Ваше величество, это еще никогда не было так важно, как теперь. Это касается будущего нашего королевства – то есть, разумеется, обоих наших объединенных королевств, – а также сомнений относительно безопасности наших деревень, не говоря уже о безопасности как вашей собственной особы, так и особы короля…
Я сыта по горло этой болтовней.
– Что именно никогда не было так важно, Овинь? Перейдите к делу.
Он удивляется моему вопросу и возмущается тем, что я перебила его.
– Я, разумеется, говорю о Зимних скачках, ваше величество. – Он снова кланяется, вероятно, для того чтобы скрыть свое раздражение.
– О скачках? – повторяю я. Мне надо сделать вид, будто мне это интересно, хотя это и не так. Услышав о них впервые, я сказала Хансену, что было бы лучше устраивать эти скачки в более теплое время года. Хансен был возмущен и начал вещать про то, что это традиция, зародившаяся во времена его прадеда, и что каждый монтрисианец от принца до крестьянина ждет этих скачек с величайшим нетерпением.
– Как и было сказано на последнем заседании Малого Совета, – говорит герцог, глядя на меня как на дуру, – очень важно, чтобы мы провели их так же, как проводили всегда.
– По-моему, именно об этом я и говорила, – отвечаю я. Если герцог и раздражал меня, то теперь он раздражает меня еще больше.