Секрет нашего успеха. Как культура движет эволюцией человека, одомашнивает наш вид и делает нас умнее

В последние тысячелетия, особенно с 12 тысяч лет назад, когда началось одомашнивание растений и животных, напряженность межгрупповой конкуренции резко возросла, что способствовало возникновению все более сложных и крупных обществ. Джаред Даймонд утверждал, что на глобальном уровне без межгрупповой конкуренции невозможно объяснить, почему некоторые группы земледельцев и скотоводов распространились по всему земному шару, а эскалация напряженности этой конкуренции в Европе и, шире, в Евразии помогает понять, почему именно европейцы, а не ацтеки или вальбири, захватывали мир с XVI века³³.

В целом этот комплекс данных показывает, что межгрупповая конкуренция в самых разных формах, в том числе в виде ненасильственной конкуренции, формировала культурную эволюцию и социальные миры, в которых мы живем уже целую вечность, на протяжении большей части эволюционной истории человечества. Если эти данные очерчивают хотя бы приблизительно верную картину, то межгрупповая конкуренция через воздействие на социальные нормы, на системы репутации, на наказания и институты, которые определяют жизнь конкретного человека, должна была сильно повлиять на нашу генетическую эволюцию. Обратимся к этому процессу – разновидности самоодомашнивания³⁴.

Глава 11 Самоодомашнивание

Трехлетние испытуемые, пришедшие в Лабораторию сравнительной психологии и психологии развития при Институте Макса Планка, должны выполнить несколько заданий. Сперва, чтобы развеселить детей и помочь им освоиться, их знакомят с перчаточным игрушечным мышонком Максом и с экспериментатором. Во время этой разминки экспериментатор применяет знакомые предметы привычным образом, например, использует цветной карандаш для рисования. Потом ребенку дают возможность применить те же предметы. После этого наступает очередь Макса. Макс иногда пользуется предметами неправильно, скажем, пытается рисовать не тем концом карандаша. Большинство детей сразу указывают Максу на ошибку, а те, кто этого не делает, говорят, что Макс ошибся, когда их просят рассказать, что он делал. В результате дети усваивают, что Макс иногда делает ошибки и на них можно и нужно указывать.

На следующем этапе эксперимента ребенок и Макс сидят за столом, и Макс решает вздремнуть. Сбоку стоит другой стол, за которым взрослый проделывает какую-то многошаговую процедуру при помощи нескольких незнакомых предметов. Например, в одной из таких “целевых задач” участвуют пенопропиленовая доска с канавкой, деревянный брусок и черная насадка для пылесоса. Взрослый за соседним столом – модель – кладет деревянный брусок на доску и насадкой для пылесоса толкает его по доске в канавку. Модель не смотрит на ребенка и не обращается к нему. Стилей поведения модели может быть два: (1) модель ведет себя так, словно понимает, что делает, и выполняет знакомое задание; (2) модель ведет себя так, словно все это ей в новинку и она разбирается по ходу дела. Затем, когда модель завершает работу, возвращается экспериментатор и дает незнакомые предметы ребенку со словами: “А теперь ты их возьми!” Ребенок может делать с предметами все, что захочет, а исследователи украдкой фиксируют его попытки подражать модели.

Наконец Макс просыпается, и теперь настает его очередь поработать с предметами. Он пользуется незнакомыми предметами совершенно разумно, но не так, как это делала модель. Это кульминация эксперимента. Исследователи тщательно фиксируют реакцию ребенка на Макса, когда тот применяет предметы неконвенциональным образом.

Большинство детей тут же начинали протестовать против “неправильных” действий Макса (см. илл. 11.1), причем в обоих случаях – и когда перед этим наблюдали модель, которая вела себя уверенно, и когда модель была не вполне уверена в своих действиях. Однако дети, видевшие уверенную модель, протестовали гораздо сильнее. Причем протесты нередко принимали просветительскую форму: “Нет! Надо по-другому!” или “Возьми вот это!” В других случаях дети отдавали приказы вроде: “Нет, не клади это сюда!” Особенно склонны к протестам оказались дети, которые сами подражали модели точнее всех. Однако и те, кто лишь отдаленно имитировал действия модели, отрицательно реагировали на попытки Макса отклониться от заданного примера. Складывалось впечатление, что дети делали вывод о наличии социальной нормы, даже если сами не овладели приемами, необходимыми, чтобы соответствовать местным стандартам.

Илл. 11.1. Испытуемый в ходе эксперимента грозит пальцем игрушечному мышонку Максу, который нарушает правила, принятые в данном контексте