Читаем Секрет нашего успеха. Как культура движет эволюцией человека, одомашнивает наш вид и делает нас умнее полностью

Такое понимание, как мы относимся к племенам и этнической принадлежности и почему, имеет далеко идущие последствия. Во-первых, в результате межгрупповой конкуренции распространяются всевозможные хитрые приемы, позволяющие расширить границы “своего племени”. И религии, и народы в ходе культурной эволюции учились все лучше задействовать и эксплуатировать эту особенность нашей психологии, создавая квазиплемена. Во-вторых, такое понимание означает, что дихотомия включенности и невключенности в группу, которой придерживаются психологи, упускает главное: не все группы одинаково важны, и не обо всех мы думаем одинаково. Например, гражданские войны намного чаще ведутся из-за маркированных этнических или религиозных различий, а не из-за различий классовых, имущественных или политико-идеологических31. Это потому, что наш разум готов делить социальный мир на этнические группы, но не на классовые или идеологические32.

Наконец, психологические механизмы, стоящие за тем, как мы думаем о “расах”, на самом деле возникли для анализа не расовой, а этнической принадлежности. Вероятно, вы несколько растеряны, поскольку расовую и этническую принадлежность часто путают. Принадлежность к этнической группе основывается на маркерах, передающихся через культуру, – на языке или диалекте, к примеру. Принадлежность к расовой группе, напротив, маркируется внешними морфологическими чертами вроде цвета кожи и фактуры волос, которые передаются генетически. Наши фолк-социологические способности в ходе эволюции настроились на определение этнических групп или племен. Однако критерии вроде цвета кожи и фактуры волос могут в современном мире выдаваться за этнические маркеры и приводить к ошибкам, поскольку у членов разных этнических групп иногда бывают общие маркеры вроде цвета кожи и фактуры волос, и тогда расовые признаки автоматически и бессознательно “обманывают” нашу психологию и убеждают в существовании разных этнических групп. А культурная эволюция эксплуатирует этот побочный продукт и придает ему осязаемую форму, создавая лингвистические ярлыки для расовых категорий и собственно расизм.

Эту мысль подчеркивает и то, что расовые критерии не обладают когнитивным приоритетом перед этническими: если дети или взрослые оказываются в ситуации, когда акцент или язык указывает на “ту же этническую принадлежность”, а цвет кожи – на “другую расу”, этнолингвистические маркеры оказываются важнее расовых. То есть дети выбирают в друзья человека другой расы, который говорит на их диалекте, а не человека своей расы, который говорит на другом диалекте33. Даже более слабые критерии вроде одежды иногда оказываются важнее расовых. Склонность детей и взрослых предпочтительно учиться и взаимодействовать с теми, у кого общие с ними расовые маркеры (ошибочно принимаемые за этнические критерии), вероятно, способствует сохранению культурных различий между расово маркированными популяциями, даже живущими по соседству.

Здесь я хочу подчеркнуть, что в результате культурно-генетической коэволюции у людей развивается надежное психологическое оборудование, позволяющее составлять карту мира невероятной культурной сложности и маневрировать в нем. Однако при составлении карты социального мира вокруг нас на основании собственных наблюдений и категорий, усвоенных через культуру (в том числе раса, см. главу 7), наша фолк-социологическая система, примерно как зрительная, систематически ошибается и сообщает нам лишь о самых важных ориентирах и основных путях, оставляя без внимания массу деталей. Поэтому динамически меняющиеся шкалы и градиенты культурных вариаций нередко воспринимаются нами в виде стоп-кадра с усиленной контрастностью.

Почему люди так склонны к родственному альтруизму и взаимности

Попытки применить теорию эволюции к людям с давних пор сопровождаются подчеркиванием важности родства и взаимного альтруизма (взаимности), что я отметил в главе 9. В том, что они имеют огромное значение, нет сомнений. Однако любопытно другое: насколько сильны факторы родства и взаимности у людей по сравнению с другими видами. Генетическое родство определенно играет роль в социальной жизни приматов, однако не идет ни в какое сравнение по важности с тем, что мы видим у людей. Люди помогают большему числу родственников и делают это чаще, чем другие млекопитающие, которые упускают как возможности помочь, так подчас и целые классы родственников (например, сиблингов по отцу). Чтобы возник альтруизм, основанный на родстве, индивиды должны иметь возможность определить, когда и кому помогать, однако естественный отбор во множестве ситуаций, когда родственники могли бы помочь друг другу, не обеспечивает этого, потому что родственников нередко трудно опознать и при этом не всегда легко понять, когда им нужна помощь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжные проекты Дмитрия Зимина

Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?
Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

В течение большей части прошедшего столетия наука была чрезмерно осторожна и скептична в отношении интеллекта животных. Исследователи поведения животных либо не задумывались об их интеллекте, либо отвергали само это понятие. Большинство обходило эту тему стороной. Но времена меняются. Не проходит и недели, как появляются новые сообщения о сложности познавательных процессов у животных, часто сопровождающиеся видеоматериалами в Интернете в качестве подтверждения.Какие способы коммуникации практикуют животные и есть ли у них подобие речи? Могут ли животные узнавать себя в зеркале? Свойственны ли животным дружба и душевная привязанность? Ведут ли они войны и мирные переговоры? В книге читатели узнают ответы на эти вопросы, а также, например, что крысы могут сожалеть о принятых ими решениях, воро́ны изготавливают инструменты, осьминоги узнают человеческие лица, а специальные нейроны позволяют обезьянам учиться на ошибках друг друга. Ученые открыто говорят о культуре животных, их способности к сопереживанию и дружбе. Запретных тем больше не существует, в том числе и в области разума, который раньше считался исключительной принадлежностью человека.Автор рассказывает об истории этологии, о жестоких спорах с бихевиористами, а главное — об огромной экспериментальной работе и наблюдениях за естественным поведением животных. Анализируя пути становления мыслительных процессов в ходе эволюционной истории различных видов, Франс де Вааль убедительно показывает, что человек в этом ряду — лишь одно из многих мыслящих существ.* * *Эта книга издана в рамках программы «Книжные проекты Дмитрия Зимина» и продолжает серию «Библиотека фонда «Династия». Дмитрий Борисович Зимин — основатель компании «Вымпелком» (Beeline), фонда некоммерческих программ «Династия» и фонда «Московское время».Программа «Книжные проекты Дмитрия Зимина» объединяет три проекта, хорошо знакомые читательской аудитории: издание научно-популярных переводных книг «Библиотека фонда «Династия», издательское направление фонда «Московское время» и премию в области русскоязычной научно-популярной литературы «Просветитель».

Франс де Вааль

Биология, биофизика, биохимия / Педагогика / Образование и наука
Скептик. Рациональный взгляд на мир
Скептик. Рациональный взгляд на мир

Идея писать о науке для широкой публики возникла у Шермера после прочтения статей эволюционного биолога и палеонтолога Стивена Гулда, который считал, что «захватывающая действительность природы не должна исключаться из сферы литературных усилий».В книге 75 увлекательных и остроумных статей, из которых читатель узнает о проницательности Дарвина, о том, чем голые факты отличаются от научных, о том, почему высадка американцев на Луну все-таки состоялась, отчего умные люди верят в глупости и даже образование их не спасает, и почему вода из-под крана ничуть не хуже той, что в бутылках.Наука, скептицизм, инопланетяне и НЛО, альтернативная медицина, человеческая природа и эволюция – это далеко не весь перечень тем, о которых написал главный американский скептик. Майкл Шермер призывает читателя сохранять рациональный взгляд на мир, учит анализировать факты и скептически относиться ко всему, что кажется очевидным.

Майкл Брант Шермер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов

Эта книга — воспоминания о более чем двадцати годах знакомства известного приматолога Роберта Сапольски с Восточной Африкой. Будучи совсем еще молодым ученым, автор впервые приехал в заповедник в Кении с намерением проверить на диких павианах свои догадки о природе стресса у людей, что не удивительно, учитывая, насколько похожи приматы на людей в своих биологических и психологических реакциях. Собственно, и себя самого Сапольски не отделяет от своих подопечных — подопытных животных, что очевидно уже из названия книги. И это придает повествованию особое обаяние и мощь. Вместе с автором, давшим своим любимцам библейские имена, мы узнаем об их жизни, страданиях, любви, соперничестве, борьбе за власть, болезнях и смерти. Не менее яркие персонажи книги — местные жители: фермеры, егеря, мелкие начальники и простые работяги. За два десятилетия в Африке Сапольски переживает и собственные опасные приключения, и трагедии друзей, и смены политических режимов — и пишет об этом так, что чувствуешь себя почти участником событий.

Роберт Сапольски

Биографии и Мемуары / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

История математики. От счетных палочек до бессчетных вселенных
История математики. От счетных палочек до бессчетных вселенных

Эта книга, по словам самого автора, — «путешествие во времени от вавилонских "шестидесятников" до фракталов и размытой логики». Таких «от… и до…» в «Истории математики» много. От загадочных счетных палочек первобытных людей до первого «калькулятора» — абака. От древневавилонской системы счисления до первых практических карт. От древнегреческих астрономов до живописцев Средневековья. От иллюстрированных средневековых трактатов до «математического» сюрреализма двадцатого века…Но книга рассказывает не только об истории науки. Читатель узнает немало интересного о взлетах и падениях древних цивилизаций, о современной астрономии, об искусстве шифрования и уловках взломщиков кодов, о военной стратегии, навигации и, конечно же, о современном искусстве, непременно включающем в себя компьютерную графику и непостижимые фрактальные узоры.

Ричард Манкевич

Математика / Научпоп / Образование и наука / Документальное / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Теория эволюции путем естественного отбора вовсе не возникла из ничего и сразу в окончательном виде в голове у Чарльза Дарвина. Идея эволюции в разных своих версиях высказывалась начиная с Античности, и даже процесс естественного отбора, ключевой вклад Дарвина в объяснение происхождения видов, был смутно угадан несколькими предшественниками и современниками великого британца. Один же из этих современников, Альфред Рассел Уоллес, увидел его ничуть не менее ясно, чем сам Дарвин. С тех пор работа над пониманием механизмов эволюции тоже не останавливалась ни на минуту — об этом позаботились многие поколения генетиков и молекулярных биологов.Но яблоки не перестали падать с деревьев, когда Эйнштейн усовершенствовал теорию Ньютона, а живые существа не перестанут эволюционировать, когда кто-то усовершенствует теорию Дарвина (что — внимание, спойлер! — уже произошло). Таким образом, эта книга на самом деле посвящена не происхождению эволюции, но истории наших представлений об эволюции, однако подобное название книги не было бы настолько броским.Ничто из этого ни в коей мере не умаляет заслуги самого Дарвина в объяснении того, как эволюция воздействует на отдельные особи и целые виды. Впервые ознакомившись с этой теорией, сам «бульдог Дарвина» Томас Генри Гексли воскликнул: «Насколько же глупо было не додуматься до этого!» Но задним умом крепок каждый, а стать первым, кто четко сформулирует лежащую, казалось бы, на поверхности мысль, — очень непростая задача. Другое достижение Дарвина состоит в том, что он, в отличие от того же Уоллеса, сумел представить теорию эволюции в виде, доступном для понимания простым смертным. Он, несомненно, заслуживает своей славы первооткрывателя эволюции путем естественного отбора, но мы надеемся, что, прочитав эту книгу, вы согласитесь, что его вклад лишь звено длинной цепи, уходящей одним концом в седую древность и продолжающей коваться и в наше время.Само научное понимание эволюции продолжает эволюционировать по мере того, как мы вступаем в третье десятилетие XXI в. Дарвин и Уоллес были правы относительно роли естественного отбора, но гибкость, связанная с эпигенетическим регулированием экспрессии генов, дает сложным организмам своего рода пространство для маневра на случай катастрофы.

Джон Гриббин , Мэри Гриббин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука
Как изменить мир к лучшему
Как изменить мир к лучшему

Альберт Эйнштейн – самый известный ученый XX века, физик-теоретик, создатель теории относительности, лауреат Нобелевской премии по физике – был еще и крупнейшим общественным деятелем, писателем, автором около 150 книг и статей в области истории, философии, политики и т.д.В книгу, представленную вашему вниманию, вошли наиболее значительные публицистические произведения А. Эйнштейна. С присущей ему гениальностью автор подвергает глубокому анализу политико-социальную систему Запада, отмечая как ее достоинства, так и недостатки. Эйнштейн дает свое видение будущего мировой цивилизации и предлагает способы ее изменения к лучшему.

Альберт Эйнштейн

Публицистика / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Политика / Образование и наука / Документальное