Мы с интересом следили за ее тонкой рукой, Пташников даже недокуренную папиросу выбросил в урну.
– Ну, и что сие обозначает? – спросил девушку директор музея.
Она еще раз придирчиво посмотрела на свой рисунок и протянула записную книжку мне:
– Я могла ошибиться в мелочах, но в целом план за иконой евангелиста Иоанна выглядел так…
Пташников выхватил записную книжку у меня из рук.
– Неужели там больше ничего не было? – усомнился он, рассматривая рисунок. – Вспомните, умоляю вас.
Девушка опять взяла записную книжку.
– Возле волнистых линий были вырезаны какие-то короткие слова.
– Вы пытались их разобрать?
– Да, но не получилось. Помню только, в каждом слове было по четыре буквы.
– Так, это уже кое-что, – возбужденно проговорил краевед. – Дальше.
– Между кружком и прямоугольником стоял какой-то знак, похожий на большую букву П.
– Может, остальные буквы просто стерлись? – допытывался краевед.
– Нет, это был именно знак, – твердо ответила девушка и вернула мне записную книжку. – Вот и все, чем я могу вам помочь. Извините…
Марк скупо поблагодарил девушку, видимо, не надеясь, что ее рисунок облегчит поиски тайника опричника. Но, прежде чем попрощаться, спросил:
– Скажите, а этими Царскими вратами до нас никто не интересовался?
Девушка отрицательно покачала головой.
– Постойте, постойте, – спохватился директор музея. – А ведь мне насчет их звонили.
– Когда?
– Да совсем недавно, недели две назад.
Чернобородый был уже арестован. Кто же мог звонить в музей? Пташникову не терпелось самому забросать директора вопросами, но Марк остановил его.
– Вспомните тот телефонный звонок со всеми подробностями. Кто звонил? Мужчина?
– Да. И, судя по речи, человек образованный, культурный.
– Что он говорил?
– Справился, хранятся ли в нашем музее Царские врата, вывезенные Иваном Грозным из Новгорода в 1570 году. Я ответил, что действительно, такие Царские врата новгородской работы у нас есть. Тогда мужчина поинтересовался, где именно их можно увидеть. Когда я сказал, что в настоящее время они на реставрации, он извинился и спросил, когда они будут доступны для осмотра. Получив мой ответ, поблагодарил и повесил трубку.
– Откуда был звонок?
Директор ответил Марку неуверенно:
– Разговор междугородный, это точно. Но откуда?.. Я бы не сказал, что слышимость была хорошая.
– Может, из Москвы? – все-таки вклинился Пташников.
– Пожалуй, нет: когда разговариваешь с Москвой, слышимость бывает лучше, чем с соседним Ростовом. Возможно, звонили из Ярославля.
– Почему вы так решили?
– Сам не знаю, – признался директор музея Марку. – По крайней мере мне так показалось тогда.
«Окладин! – мелькнула у меня догадка. – Больше некому».
– А может, простая случайность? – ни к кому не обращаясь, проронил Марк, словно прочитал мою мысль. – Может, обычный турист, интересующийся древним искусством?
– Или сообщник чернобородого! – заявил Пташников.
Такой вывод напрашивался сам собой. Однако Марк к этому разговору больше не возвращался, хотя я видел, что звонок в Борисоглебский музей человека, интересовавшегося новгородскими Царскими вратами, не выходит у него из головы, он никак не может найти ему объяснение.
В кабине «москвича» Марк попросил у меня сделанный девушкой план, тщательно перерисовал его в свою записную книжку.
– Вероятно, здесь показано пересечение какой-то реки с дорогой, по которой шел обоз Ганса Бэра. Но таких пересечений от Ярославля до Александрова много, русла рек изменились, вот и угадай, которая из них изображена здесь.
Пташников хотел возразить Марку, но тут же передумал, только буркнул под нос:
– Если бы эта девица разобрала, что за слова там были вырезаны, дело прояснилось бы.
Я сомневался в этом, но промолчал – нужны конкретные ориентиры, а их на плане, нарисованном по памяти, не было. Искать по нему тайник опричника – все равно, что на школьном глобусе пытаться найти проселочную дорогу.
Марк довез нас до железнодорожного вокзала в Ростове, откуда через полчаса уходила электричка на Ярославль, и мы простились с ним. Казалось, что мы простились, но уже навсегда, и с тайной новгородских сокровищ. Но случилось иначе…
Глава шестая. Я получаю задание
Спустя неделю после поездки в Борисоглеб я по своим журналистским делам приехал в Москву.
Странные чувства испытываю я к столице – вроде бы и люблю искренне, и, как каждому русскому, она дорога мне своей древней историей, но всякий раз меня охватывает здесь непонятное чувство робости. Проходит день, другой, и я осваиваюсь, но первоначально повторяется одно и то же – опять, несмотря на толпы людей на улицах, ощущение одиночества и затерянности.
Может, в этом виноват я сам, или Москва что-то теряет в столичной суете, но в любом случае я нашел надежное средство, как поскорее освоиться в ней, – это как можно быстрее встретиться с москвичом, который тебе близок.
Так я поступил и на этот раз – быстро покончив с делами и поручениями, позвонил Марку. Он прервал меня, даже не выслушав моих объяснений, как я оказался в столице:
– Приезжай ко мне на работу. Есть одно деловое предложение, может, оно тебя заинтересует…