Секрет русского камамбера

Франсуа нам прислал Жан-Пьер, мой парижский приятель-режиссёр, поставивший мою пьесу «Русский камамбер». Написал в фейсбуке — дальняя родня моей жены, парень из крохотного южного городка, банковский работник, всю жизнь мечтал поехать в Россию, наконец скроил — Москва и Питер плюс хотел бы в Ярославскую область, в глушь. Жан-Пьер трогательно написал русское слово «глушь» — “glouche”. Конечно, отвезём в глушь! Мы с Гошей обожаем таскать гостей по закоулкам, к тому же в Ярославской области осело навалом друзей, «летних людей», деревенских дачников. Нюра и Вася. Дима и Ксю.

И мы погнали!

В качестве гостинца Франсуа преподнёс нам какой-то особенно злокозненный камамбер, провонявший весь самолёт, гостиничные номера и принявшийся за наш автомобиль. Инспектор, остановивший нас для проверки документов, поспешил попрощаться.

Между Угличем и Калязином очень красиво, и ужасно жалко, что невозможно объяснить дивные названия деревень вроде Волковойни или Выпуково.

Когда мы говорили между собой, Франсуа пытался повторять, и у него вышло чудесное слово «послю€шай».

Иногда он спрашивал названия рек и опять с радостным удивлением смотрел по сторонам.

А Гоша сказал:

— Самое лучшее, что есть в России, — лето.

Если бы за нами была погоня, то нас бы нашли по клочкам с неуклюжими рисунками. Они остаются после нас везде, где мы перекусываем. По-французски говорю я плохо, но понимаю вполне сносно и перевожу Гоше. Франсуа же не очень силён в английском. Когда словами объяснить невозможно, мы рисуем.

Причина интереса Франсуа к Ярославской глуши выходила такая.

В самом начале прошлого века прапрадед Франсуа приехал в Россию кем-то вроде технолога на сырный заводик помещика Мышляткина («Мёшьляткин», — прилежно выговаривает Франсуа), в большом селе у реки.

«Делали русский камамбер?» — шучу я.

«Да, верно! — он радуется. — Русский камамбер!»

И хохочет. Француз, хохочущий громко, как немец.

Приехали к Нюре и Васе, а у них в гостях Володя.

Патриотизм в сочетании с упёртостью довели его до мазохизма — Володя ездит на «ладе-калине». Вот она стоит, не на шутку занемогшая, рядом — замусоленная картонка с маслянистыми деталями «калининого» организма. Володя тоже довольно замусоленный, но смотрит на Франсуа «как солдат на вошь». Наверное, считает всех мужчин со свежевымытыми волосами гомиками. Володя — оголтелый натурал, а что не женат ни разу в свои сорок с лишним, так это потому, что честный и бескомпромиссный. Ждёт большой настоящей любви — вот-вот откуда ни возьмись появится юная, тонкая как тростинка девушка с русой косой и лучистыми глазами, хорошо зарабатывающая и прекрасно готовящая, скромная и целомудренная, жаждущая рожать до упаду. И чем старше и облезлее становится наш жених, тем крепче верит в волшебную встречу.

«Сказала мать — бывает всё, сынок…»

После ужина Франсуа достал планшет, и, подбирая слова и рисуя на листочках, мы погрузились в историю прапрадедушки-сыродела в России.

Прапрадедушка женился, обрусел, пошли де-ти, жили припеваючи, революцию толком не заметили. В конце весны 1918 года по реке пришёл пароходик с пулемётом, дали очередь по колокольне, матросы и солдаты спели и сплясали, дали ещё очередь по дому мельника, пароходик ушёл.

Все удивились, но жили дальше. Жена и дети прапрадедушки, помещик Мышляткин с семь-ёй и все жители села плакали и служили панихиду в конце июля того же года. И опять жили дальше.

Осенью приехали два комиссара, посадили помещика Мышляткина на телегу и повезли. Старая нянька помещиковых детей с пальто в руках бежала за телегой, норовила укрыть барина тёплым. А он бодрился и говорил:

— Это ничего, дружок, скоро вернусь.

Не вернулся.

Прапрадедушка с семейством ринулся на историческую родину. Ненадолго. Чисто пересидеть, пока уймутся эти шутники с пулемётами.

Прабабушка, старшая дочь прапрадедушки, очень не хотела уезжать. Родина. Закаты над рекой. Грибы-ягоды. Жених и подружки. Считала себя русской всю жизнь.