Секрет русского камамбера

Вспоминать эту жизнь я не хочу. Детдома — ад, национальный позор, надо сделать всё, чтобы их не было физически. Облегчить усыновление, поднимать престиж приёмного родительства и опекунства, а самое главное — пропагандировать противозачаточные средства среди группы риска и несовершеннолетних. Говорят, в России, вернее, в той новой стране, которая считается российской правопреемницей, теперь всё по-другому: сирот гораздо меньше, их быстро устраивают в семьи, вообще вроде бы как-то послеживают за тем, чтобы дети не рождались как бездомные щенки…

Дай Бог…

Старшеклассники притесняли малышню, имели место сексуальные домогательства. У запуганных детей не было возможности попросить помощи. Однажды ночью мелкие подкараулили одного из мучителей в туалете, связали, заклеили рот скотчем и всю ночь буквально резали на куски.

Воспитательницу, вошедшую в туалет утром, хватил удар. В детдоме начался форменный бунт с кровопролитием, который подавляла полиция и «перевозка» из психбольницы. Очень многих расформировали, передали в другие «детские учреждения».

Слабых и беззащитных обижать нельзя ещё и потому, что в конце концов месть их бывает страшна. Если они объединятся. Так что — или не обижать, или глядеть в оба, не допуская их объединения.

После бунта директором в детдом пришёл Ярослав Денисович со звездой героя России на камуфляжной куртке. Это был человек богатырского телосложения, похожий на памятник солдату. Лицо его, словно вытесанное из камня, с твёрдым квадратным подбородком, можно было бы назвать красивым, не будь оно изрыто оспинами или шрамами от ожогов. Он лично всё проверял. Своими глазами я видела, помогая на кухне, как он макнул головой в кастрюлю повариху, отведав водянистых щей из прогорклой квашеной капусты. Затем послал за врачихой и так же методично и спокойно макнул головой в кастрюлю и её, за то, что она визирует эту отвратительную жижу в качестве пищи для сирот. На утреннике ко Дню Победы воспитательница кричала на замешкавшегося малыша: «Урод, придурок!» Случившийся рядом Ярослав Денисович в белой рубашке под камуфляжным кителем легонько шлёпнул воспитательницу по накрашенным губам и, пока она вытирала кровь, очень спокойно объяснял, что, называя детей уродами, взрослые программируют их на поведение и жизнь уродов. Дважды на моей памяти Ярослав Денисович проводил расследования краж и происшествий и всякий раз прилюдно просил прощения у несправедливо наказанных и наказывал реально виноватых. Любил заводить караоке и петь с нами военные песни — старинные и совсем новые. Ярослав Денисович внёс в жизнь детдома справедливость. Больше всего он любил справедливость и, что бы ни случилось, мигом бросался её восстанавливать. При нём стало гораздо сытнее, спокойнее и даже несколько человечнее.

Я окончила девять классов и, как многие девочки из детдома, поступила в золотошвейное училище, одно из немногочисленных учебных заведений нашего городка.

Первым делом, оказавшись в общаге, я написала письмо батюшке и сама отнесла его на центральную почту нашего городка. Какая-то женщина, услышав, с каким пристрастием я спрашиваю, как понадёжнее отправить письмо, чтобы оно непременно дошло, помогла мне оформить письмо с уведомлением о вручении и сама за всё заплатила, очевидно, угадав во мне не приспособленную к жизни, нищую детдомовку.

Через некоторое время пришёл ответ от нового священника, служащего на месте отца Андрея. Батюшку отправили служить в далёкий приход на границе с Вологодской областью. Всё, что мог сообщить мне новый настоятель, — это название деревеньки. Зачем, кому понадобилось, в чём был смысл назначения пожилых людей, которым уже физически трудна деревенская жизнь, в абсолютную глушь — непонятно. Скорее всего, батюшка с его твёрдым характером имел конфликт с местным церковным начальством. Тогда я ещё не могла сформулировать, что в России здравый смысл не имеет никакого значения, всё зависит от личных отношений, всем управляют связи. Не могла сформулировать, но чувствовала это точно и сталкивалась с этим то и дело.

Я начала работать на золотошвейной фабрике и обдумывать возможности поездки в глушь к батюшке. Смотрела в Интернете карты и варианты проезда, которых практически не было. По картам за крупным селом, до которого ещё можно было добраться на перекладных, мало-мальски проезжая дорога обрывалась, шли бледные штришки, называемые «зимник», то есть доехать до батюшкиной деревни можно только зимой… Выходило, что поездка откладывалась почти на полгода… Ничего, утешала я себя, подкоплю денег и поеду.

И вдруг это таинственное «тебя отобрали», с завистью сказанное соседкой по комнате.

Действительно, прямо на следующий день меня вызвали в красный уголок нашей золотошвейной фабрики. Там сидела женщина. Говорила вежливо, на «вы», но как-то неприятно. Сказала, что завтра в шесть тридцать утра я должна, взяв с собой самое необходимое, стоять у входа в общежитие и ждать автобус, который отвезёт меня на турбазу для дальнейшего тестирования и тренировок. Я сказала, что не хочу.