Он не посещал школьные занятия уже почти три недели. С того самого отвратительного дня, когда доктор Дейс обвинил его в предательстве и запретил появляться в «Элинстаре». С прошлого четверга этот доступ был открыт, но Вэл теперь уже сам, осознанно, жертвовал учебой в пользу восстановления кораблей и подготовки их к решающей битве. В конце концов, вряд ли это могло затянуться надолго, а наверстать месяц прогулов, даже в выпускном классе, Вэлу особого труда не составит. Ребята помогали им с доктором Дейсом по мере сил и возможностей: далеко не каждый из них разбирался в устройстве боевых машин, а некоторые, как Кевин, и сами нуждались в лечении и постельном режиме. Дело же отлагательств не терпело. А доктор Дейс, даже без инвалидной коляски и при поддержке мистера Коннорса, все равно не был в состоянии успеть все на свете. Спасибо, хоть перестал убиваться и смотреть на Вэла преданными виноватыми глазами, как большинство ребят, в том числе, и Эрик. Что он там сегодня пытался сделать для исправления своих ошибок? Наставить друга на путь истинный и открыть ему глаза на отношение Габриэллы? Совсем нюх потерял. Разве раньше Вэлу удалось бы провести его стандартными прибаутками? Разве смог бы он скрыть от невероятно проницательного Эрика то неописуемое ощущение какой-то воздушной радости, которое не покидало его с самого пробуждения? Но это было только его – слишком личное и слишком глубокое, чтобы делиться им даже с лучшим другом. Даже если Вэл совершенно искренне простил, вычеркнув из памяти те злосчастные десять дней.
Габи тратила все свободное время на помощь по штабу. И Вэл никогда не признался бы даже самому себе, что без нее дело пошло бы значительно быстрее. Что за те часы, когда Габриэлла примерно изучала школьные дисциплины, он успевал сделать в пять раз больше, чем за аналогичный промежуток времени вместе с ней. Просто Вэл имел обыкновение учиться на своих ошибках. А безоглядное следование долгу привело к тому, что он едва не потерял любимую девушку и собственное будущее. Тогда как вполне себе эгоистичные порывы подарили новую надежду и… вернули потерянное расположение Габриэллы. И Вэл больше не собирался жертвовать своим счастьем ради кем-то выдуманных правил. И отказать себе в маленьких, даримых Габриэллой радостях тоже не мог.
В первые дни казалось невероятным, что она снова позволяла ему это делать. Задерживать ее руку в своей, когда она передавала ему какой-нибудь инструмент, и беззастенчиво пялиться на ее пальчики, и даже осторожно их поглаживать, не обладая никакой уверенностью, что он имеет на это право. Касаться ее волос, когда длинная непослушная прядь выбивалась из косы и щекотала Вэлу щеку в тесном корабле, который Габи помогала чинить, и с восторгом ежиться от легкого румянца на ее щеках, появлявшегося, когда она наконец замечала эту прядь и смущенно заправляла ее за ухо. Сжимать зубы, когда Габи заклеивала ему сбитые в кровь пальцы, но не от боли, а чтобы не выдать срывающееся дыхание; и все равно упорно оставлять все эти ссадины до ее появления. И слышать, как она бормочет что-то неразборчивое, но совершенно не возмущенное, и понимать, что Габи не забирает руку, не жалеет о непрочности косы, не отворачивается от ссадин. А только сама на мгновение сжимает его ладонь, а потом начинает неестественно бодро и звонко что-то объяснять или расспрашивать.
А потом началась такая волнующая игра. Когда они оба замирали, глядя друг другу в глаза, потом вместе опускали взоры и вместе начинали весело над этим смеяться. Когда в ответ на подковырки Вэла Габи вдруг беззаботно клала голову ему на плечо, вынуждая теряться и замолкать на полуслове. Когда вместо того, чтобы спокойно спуститься из корабля на аэроборде, она спрыгивала вниз, заставляя Вэла ловить ее и только усилием воли размыкать руки, если продолжительность этих случайных объятий становилась совсем уж неприличной.
Габи откровенно забавлялась, только и она чуть вздрагивала от его прикосновений, чересчур часто прятала глаза за длинными ресницами и замирала, когда они оказывались особенно близко друг к другу. А Вэл слишком хорошо знал все эти признаки, чтобы позволить себе их не замечать. И не убеждаться с каждым днем все сильнее, что Габи по-прежнему к нему не равнодушна. И не одергивать себя все чаще, потому что сейчас не время и не место проверять состоятельность собственной проницательности.
Все равно рано или поздно это должно было произойти. Вэл вряд ли смог бы ответить, о чем они говорили и чем занимались за несколько секунд до того, как у него отказали тормоза. Видимо, это было что-то очень интересное. Так или иначе, когда Габи снова оказалась вызывающе близко к нему, он вдруг прижал ее к себе и, как в первый раз, нашел губами ее губы. И почувствовал только, как она обхватила его за голову, не отпуская, изгоняя из сердца мерзкий страх, возвращая ощущение того, что он ей нужен. Несмотря ни на что.
И все же Вэл не сразу решился поднять на Габи глаза.