Секретарь

– По стаканчику на сон грядущий? – предложила я, найдя два бокала и протирая их рукавом пальто. Было ясно, что этим вечером Дэйву не придется садиться за руль, поэтому я плеснула нам обоим щедрую порцию. – Будем здоровы! – произнесла я, и спиртное обожгло мне горло. – Кажется, он для кулинарии, – пошутила я, состроив гримасу. – «Великолепная парочка в Финчеме!»

Самой себе я казалась персонажем приключенческих книг Энид Блайтон. Дэйв, похоже, не понял, о чем я. Видимо, в детстве он мало читал.

– Обойду-ка я лучше дом, – решил он, я направилась следом за ним в коридор, погасила свет в кухне, и темнота стала красться за нами.

– Даже не верится, что раньше здесь просто жила семья, правда? – спросила я, подняв голову и разглядывая огромную лестницу.

Он пожал плечами.

– Нам с вами – может быть, но ведь они-то не такие, как мы, верно?

Я удивилась, услышав от него про отличие «их» от «нас» – слишком уж старомодно это прозвучало. Но теперь я понимаю, что он был прав. Просто границы размылись. Я поднималась следом за Дэйвом по лестнице, собирая пальцами пыль с перил.

– Это хозяйская спальня, – сказал он, открывая дверь.

Вполне вероятно, здесь и была зачата Мина. Мне захотелось узнать, как выглядит мебель, и я стащила с нее чехлы. Кровать с балдахином на четырех столбиках, туалетный столик, шкаф для одежды, комод – все массивное, тяжелое, из резного дуба. На окнах висели душные, плотные парчовые шторы. Холодная комната. Мне представилось, как лорд и леди Эплтон спят на этой кровати, а маленькая Мина – у себя в комнате, дальше по коридору. Я отправилась на поиски детской.

Спальня Мины оказалась в самом конце справа, так далеко от комнаты родителей, как только было возможно, и мне подумалось, что Мине наверняка было одиноко лежать здесь ночами. Даже если бы она расплакалась, ее бы не услышали.

Я знала, каково это – лежать в постели и надеяться, что кто-нибудь придет тебя утешить. Проходит время, и ты сначала привыкаешь утешаться сама, а потом и вовсе отучаешься плакать.

Остановившись у окна, я выглянула наружу, но в темноте сельской местности не разглядела ничего. Как отличался этот вид от другого, из окна спальни моего детства! Под моим окном никогда не бывало совсем темно – там светили уличные фонари, я, стоя у окна, могла заглянуть в окна домов напротив – увидеть, как чужие семьи ужинают все вместе, смотрят телевизор, и даже когда шторы в окнах задергивали, на тонкой ткани без подкладки отчетливо вырисовывались движущиеся тени.

Я слышала, как Дэйв ходит по коридору, открывает и закрывает двери, заглядывает в каждую комнату. Дойдя до двери детской Мины, он остановился. Я уже успела снять чехол от пыли с широкой кровати и убедилась, что она полностью заправлена. Услышала, как Дэйв повернул ручку двери, вошел и остановился, глядя на меня. Я закрыла глаза в ожидании, когда он закроет дверь. И подойдет ко мне.

– Завтра мне бы хотелось уехать пораньше, – заговорил он. – Я обещал в обед отвезти мальчишек на футбол. Вам удобно будет здесь, наверху? Я пойду спать вниз.

– Меня все устраивает. Спокойной ночи, Дэйв, – не оборачиваясь, откликнулась я.

Когда он ушел, я осмотрела комнату. Почти ничто в ней не указывало на то, что когда-то здесь была детская: все игрушки, разумеется, давным-давно убрали. Остались лишь выстроившиеся на стеклянной крышке туалетного столика миниатюрные фарфоровые зверюшки. Кажется, их называли «уимзи»[5]. Сейчас их коллекционируют, хотя ума не приложу почему. По-моему, эти уродцы выглядят дешево.

Я взяла с туалетного столика щетку для волос – миниатюрную копию той, которую видела на туалетном столике леди Эплтон, – и провела ею по волосам, прислушиваясь к звукам в доме. В трубах шумела вода – это Дэйв заходил в туалет, – скрипели половицы, дребезжали оконные стекла. Под стеклом на туалетном столике лежала фотография. На ней я впервые увидела леди Эплтон, и этот образ запомнился мне надолго. С виду она полностью соответствовала определению, которое дала ей Мина: у моей матери холодное сердце.

На этом снимке она выглядела не как мать, а как модель со страницы модного журнала: сидит на садовом стуле, волосы зачесаны высоко на макушке, темные очки, помада, в одной руке – сигарета, в другой – бокал с коктейлем. Мина, лет четырех от роду, у ее ног на ковре – точно в такой же позе, как мать: держит чашку, оттопыривая мизинчик, в одной руке и карандаш в другой, как будто курит сигарету.

Я вернула фото на место, взяла одну из фарфоровых фигурок, белку, и повертела в руках. И увидела, что снизу на этикетке детским почерком подписано «Браунлоу». Как мило, подумала я. Мина дала имена всем фигуркам, приклеив к ним снизу крошечные этикетки. Белка, кролик, барсук, олененок, еж и ласка. Браунлоу, Персивал, Симпсон, Лансинг, Хогарт и Мактолли. Той ночью, лежа в постели, я чувствовала, как их глазки-бусинки изучают меня в темноте.