Секретарь

К шуткам она не расположена. Я смотрю, как она вбивает пароль, но он не подходит. Она пробует еще раз и беспомощно смотрит на меня. Я улыбаюсь и подхожу, чтобы помочь. Обращаться с техникой она никогда не умела.

Пока она нежилась в постели сегодня утром, я меняла пароль и читала ее книгу. Она не слишком продвинулась в работе – написала всего две с половиной тысячи слов, и, если уж на то пошло, не самых удачных. С другой стороны, это же первый черновик рукописи.

– Я тут кое-что набросала. – Я передаю ей заранее распечатанные страницы и смотрю на нее, пока она их читает. Ее память гораздо хуже моей, и я понимаю, что напомнила ей кое-что, о чем она забыла напрочь.

– Может, внесете правку?

Она так и делает, а я вспоминаю, как удивилась в суде скорости, с которой она печатала. Тому, как стремительно ее пальцы порхали по клавишам. Я держусь поблизости, смотрю, как возникают на экране слова, слежу за тем, чтобы она не наделала ошибок, а заодно и чтобы не попыталась попросить о помощи по электронной почте.

– Почему вы остановились? – спрашиваю я, хотя уже знаю почему. – Что-то не так с этим описанием? – Я вглядываюсь в свои записи, как будто и без того не знаю их содержание. – Неужели я в чем-то ошиблась? Я точно помню, как вы отзывались о леди Эплтон. Моя мать до ужаса тщеславна, однажды сказали вы мне. А в другой раз – кажется, сразу после смерти вашего отца – вы объяснили: Мы с ней совсем не близки. У моей матери холодное сердце. Ее никогда не было рядом, когда я в ней нуждалась, даже в моем детстве. Важно нарисовать объективную картину, вам не кажется? Отчасти именно поэтому вы такая, какая есть, верно, Мина? Давайте-ка я помогу.

Я оттесняю ее в сторону, кладу свои руки поверх ее рук, и мои пальцы так же, как и ее, порхают по клавишам. Набирая слова, я читаю их вслух:

– Я многим обязана своей матери. Еще в раннем детстве я узнала, насколько важно всегда ставить себя на первое место. И, пожалуй, ее заслуга – еще одно мое открытие, сделанное в раннем возрасте: таким людям, как мы, все сходит с рук. Все, дальше сами, – говорю я и отодвигаюсь. – Я подумала, что обидно будет не упомянуть об «уимзи» – фигурках, которые вы держали на своем туалетном столике. Не рассказать, как вы дали им имена, как подписали крошечные ярлычки. Именно на такие детали охотнее всего клюют читатели.

Она продолжает перепечатывать мои записи. А когда медлит в нерешительности, я постукиваю флешкой по зубам, словно ручкой. Небрежно, невзначай, будто задумавшись о следующем пункте списка своих дел. Это действует безотказно: ее пальцы вновь принимаются проворно выстукивать: Браунлоу, Персивал, Симпсон, Лансинг, Хогарт и Мактолли.

Я попросила Маргарет оставить нам обед в холодильнике, и мы съели его за письменным столом. Милая Маргарет, как она обрадовалась вчера вечером, услышав мой голос! Она же понятия не имела, что я возвращаюсь на работу, и я сказала ей то же самое, что и Саре. Что поддалась на уговоры Мины.

Этого дня я ждала с нетерпением и не пожалела времени на подготовку к нему. Я прихватила распечатку для звонка ее финансовому директору, и хочу, чтобы она сделала его сама. Она прочитывает мои записи, откладывает листок, и я жду, что она возьмется за телефон, но она смотрит на меня и улыбается.

– Боюсь, ничего не выйдет, Кристина.

48

Я чувствую, как распределение силы между нами меняется – она утекает от меня к ней. Вот от этой ее особой улыбочки я всегда ощущала себя ничтожеством. Раньше я бы отвела взгляд, задаваясь вопросом, что же такого натворила. Так улыбаются тем, кто не дотягивает до какого-то уровня. Снисходительно, свысока. Я стараюсь сохранять невозмутимый вид, но она уже нащупала у меня слабину, и к ней возвращается уверенность.

– У меня больше нет полномочий отдавать распоряжения. Я думала, вам известно, что я согласилась отойти на второй план в руководстве «Эплтона». Так что, каким бы благонамеренным ни был ваш план, он не сработает. Руперт Френч просто рассмеется мне в лицо, если я изложу ему ваше требование.