Секретарь

– Разумеется, я им нравилась, – подтверждаю я. – Ведь я столько для них сделала, когда они были маленькими. Когда вы отправили их в закрытые школы, это я им писала. Подписывалась за вас, как будто эти письма им посылали вы. И посылочки, которые собирала в выходные, – кексы, печенье. Я прикрывала вас, делала незаметным ваше отсутствие, и они верили, что небезразличны вам. Вы понятия не имеете, сколько я для вас сделала.

Я словно оправдываюсь и чувствую, как жар приливает к коже. Я знаю, что Мина это видит. Она качает головой и грустно улыбается.

– Я это знаю, Кристина. Когда я звонила детям, они иногда благодарили меня. Разумеется, благодарить им следовало не меня, а вас. Но вы же не хотели, чтобы я объяснила им это, правда? Тогда все старания были бы напрасны, ведь так? Ваши старания сохранить эту тайну. Ведь смысл был в том, чтобы они чувствовали себя нужными и любимыми, и вам это удалось. Вы восполнили мое отсутствие. И да, я была благодарна вам, хотя, возможно, недостаточно ясно давала это понять. Сожалею об этом. Я знаю, как важно это было для детей и как ответственно вы подошли к делу.

Я ничего не могу с собой поделать. Ее слова действуют на меня. Я слишком долго ждала, когда услышу их.

– А еще, Кристина, я сожалею о том, что сказала в суде. У меня не было выбора. Я сделала это ради всех нас – не только ради себя, но и ради вас с Дэйвом. Мы же все это понимали, правда? Мы трое. Что выстоим или упадем вместе.

– Надо было с самого начала сказать мне правду.

– Но я же сказала.

– Нет. В Женеву вы ездили не к своей матери.

– К ней.

Крепко вцепившись в рукоятку ножа, я вытаскиваю его из-под стола. Хватит притворяться, что его нет рядом. Она вздрагивает.

– Ложь номер один, – говорю я и делаю зарубку на деревянном столе. – Вы заплатили своей матери, чтобы она соврала в суде. Ее месячное содержание удвоилось после того, как она выступила в вашу защиту. Сумма на счету Элизабет Эплтон значительно выросла после суда.

Тик-так, тик-так. Она пытается понять, откуда, черт возьми, мне это известно. А потом до нее доходит. Ну конечно же. Она ведь доверяла мне всегда и во всем, даже не задумываясь – а зачем? У нее даже мысли не возникло, что я, ее секретарь Кристина Бутчер, в один прекрасный день стану для нее угрозой. Теперь она понимает, как была самонадеянна.

Я проработала у нее восемнадцать лет, а она даже не представляет, кто я такая. Интересно, удосужилась ли она хотя бы прочитать, что писали обо мне в газетах? Секретарь Мины Эплтон представляла собой в суде одинокую фигуру. Когда процесс закончился, мне и Дэйву посвятили по целому абзацу. Истории нашей жизни изложили в ста пятидесяти словах.

Водитель – Дэвид Сантини. Бывший сотрудник службы охраны Дэвид Сантини, в такси к которому в Лондоне однажды села Мина Эплтон, даже представить себе не мог, что когда-нибудь он… и т. д. и т. п.

Секретарь – Кристина Бутчер. Когда полиция явилась в дом Кристины Бутчер с обыском в пять часов утра в воскресенье, хозяйка, в отличие от большинства людей, не выказала ни возмущения, ни страха, а встретила полицейских подносом с горячими напитками…

На протяжении всего процесса миссис Бутчер была рядом со своей работодательницей…

Она была не просто секретарем – ей доверяли самые сокровенные стороны жизни Мины Эплтон, от банковских счетов до забот о ее троих детях…

Нет, Мина лишь бегло проглядывала то, что касалось нас: гораздо больше ее интересовали статьи о ней самой, занимавшие целые развороты, – сначала рассказы о ее блистательной карьере, потом – о ее триумфе.

Я вижу, что нож не на шутку тревожит ее. Зрачки Мины сжались, стали крошечными точками. Я достаю ее мобильник и начинаю набирать текст большими пальцами, задевая нож краем ладони. Через несколько секунд приходит ответная эсэмэска. Я поворачиваю телефон к Мине, чтобы она могла прочесть. Это сообщение из ее банка. «В регулярные платежи на счет Элизабет Эплтон с последними цифрами …165 внесены указанные изменения».

– О прекращении выплат она узнает только на следующей неделе. Но, возможно, у нее есть доступ к тем номерным счетам в швейцарских банках. Она может просто присвоить их себе? Я не знаю, как там все устроено.

– Ох, Кристина, нет никаких номерных счетов.

Ложь номер два. Я делаю на столе еще одну зарубку.

– Вы никак не можете не лгать? Даже сейчас?

Она смотрит, как я достаю из кармана листок бумаги. Замечает, что это лишь куцый обрывок, и не придает ему значения. Но видимость бывает обманчивой, и я расправляю листок краем ладони. Теперь ей видно, что на нем написано. На этом обрывке перечислены знакомые ей названия бывших поставщиков «Эплтона». Их давно уже не существует: они стали жертвой ее алчности. Рядом с каждым названием – рисунок. Интересно, помнит ли она, как, сидя за своим столом в кабинете, присваивала символ в виде зверька каждому из своих обреченных поставщиков?