Именно в такие привычные вроде моменты особенно остро чувствуется, насколько сильно изменилось всё за удивительно короткий срок.
Элор накрывает лежащую на его предплечье ладонь, сжимает мои пальцы, словно пытается удержать от побега. Но я не сбегу: стыдно перед ним будет, а то я так восхваляла эмоциональную выдержку менталистов, надо соответствовать.
Заведя меня на невысокое крыльцо, Элор освобождает мою руку и пятится, не сводя с меня взгляда.
Пристального, нежного, сочувственного и ободряющего. Никогда ещё Элор не смотрел на меня так.
Он пятится всё дальше. Останавливается шагах в семи, робко улыбается:
— Я буду во дворце, переговорю с отцом. Ты сможешь найти меня там, когда захочешь.
Кивнув, Элор разворачивается и бодро направляется прочь по дорожке.
Похоже, оставляет за мной право окончательного решения о встрече.
За весь путь до дворца Элор ни разу не оглядывается. Подозреваю, он может устроить всё так, что не узнает моего решения.
Только я действительно не могу не пойти.
Пальцы подрагивают (Дербен, Толис и Ная единственные, кто знал меня прежнюю, единственные живые из жизни Риэль Сирин, единственные, кто может осознать, насколько я изменилась… и упрекнуть меня в предательстве родовых интересов).
Они могут просто обидеться и меня не принять.
Преодолев дрожь, ударяю костяшками пальцев по двери.
Потом соображаю, что оповещающие о посетителях чары находятся только на верхних этажах, а мои люди живут ниже. Следом приходит мысль, что оповещение могли перенастроить.
Слишком суетно мечутся мысли, потому что мне тревожно.
Прислушиваюсь. Ментализм не использую: в предложении Элора ограничить себя на время разговора есть что-то разумное. И трусливое.
Вздрагиваю, уловив звук внутри…
Дверь отворяется слишком неожиданно. Мне удаётся не вздрогнуть, хотя внутри вспыхивает бурное пламя эмоций.
Дербен удивлённо округляет глаза.
Какой же он старый! Какой осунувшийся.
У него дрожат губы, почти безумным взглядом он осматривает меня с ног до головы.
— Ри-эль… — сипло и недоверчиво.
Усилием воли держу разум закрытым: мне хватает и собственных взбунтовавшихся чувств.
— Ри… что же ты стучишь?! — он взмахивает морщинистыми руками со следами пигментации. — Это же твоя башня, ты здесь хозяй-ка, — Дербен сторонится, пропуская меня внутрь, и в башню кричит. — Она здесь!
Им даже имя не нужно для понимания. Значит, меня ждут.
Давно.
Оглушённая эмоциями, прохожу внутрь. Башня воспринимается иначе, и дело не только в изменении цвета стен и замене пилястр на более фигурные: здесь даже запах другой.
Из двери на втором этаже выходит Ная. Застывает там, наверху. Её потемневшие глаза влажно блестят. Толис торопливо спускается с третьего, но, почти натолкнувшись на Наю, замирает. Его глаза тоже мокрые, некрасиво багровеют нависающие веки.
Так мы и стоим: я разглядываю их, они — меня.
Их молчание тревожит. Понимаю, что появилась внезапно, что им нужно собраться с мыслями, но… Понимаю даже, что они не откажут мне в общении в силу нашего положения. Но не отказать в общении и принять — две разные вещи.
Ная первая трогается с места. Её губы плотно сомкнуты (она всегда такой становится, когда дело серьёзно). Лишь намокшие ресницы и блеск глаз выдают её переживания. Следом за Наей, часто перехватывая перила, спускается Толис.
И снова меня почти режет осознание их старости. Они сдают, сильно, и моё разоблачение, похоже, тоже стало ударом, как я и боялась.
Ная спотыкается на последней ступени, я дёргаюсь помочь, но Ная справляется сама. Встревоженно глядя на меня, она медленно приближается. Слишком медленно, просто невыносимо, а мои ноги будто приросли к полу.
Остановившись в шаге от меня, Ная снизу вверх смотрит мне в лицо. С жалостью и мукой. За ней стоит Толис и так же, лишь чуть строже, смотрит на меня. За спиной судорожно втягивает воздух Дербен.
Порывисто рванувшись вперёд, Ная обхватывает меня руками, и это как сигнал: Дербен и Толис обнимают меня поверх её рук.
Это тяжело — столько эмоций. Радость на грани боли. Столь тесный контакт.
Удивительно, что Ная, Толис и Дербен это себе позволяют.
Слишком давно они не общались с менталистами рода Сирин.
Я… раньше я бы не поняла этого порыва, но сейчас он кажется естественным.
Правильным.
Но смущает.
И смущает он не только меня, но и слуг моего рода.
Поэтому, когда первый порыв чувств подходит, мы несколько неловко расцепляемся и отступаем друг от друга.
— Чаю? — предлагает Ная, её глаза до сих пор влажно поблескивают. — Я как раз пирожков напекла… слоёных, с мясом и зеленью.
У меня нервно дёргается уголок губ: это мои любимые пирожки, неужели Элор заранее договорился об этой встрече?
— Она их каждый день печёт, — смущённо сдаёт её Дербен, и у меня ёкает сердце.
Ная…
Ная…
В этот раз её обнимаю я, еле сдерживая драконью силу: так хочется крепко-крепко обнять её. Жаль, она не дракон.
От этого порыва, инициированного уже мной, становится ещё более неловко.
И Толис отмечает:
— Ты так изменилась.
— Неудивительно, — как-то неодобрительно смотрит на него Дербен.