Секретари. Региональные сети в СССР от Сталина до Брежнева

Однако такие заявления уже не могли спасти положение. Рязанский скандал и последовавшие за ним аналогичные разоблачения в других областях, краях и республиках сильно повредили репутации Хрущева. Все вместе они похоронили веру в то, что главный московский автократ способен совершить большой скачок в экономике при помощи низовых автократов. Более того, они компрометировали как Хрущева, так и саму систему, тяготевшую к обману, грубому подавлению критики и произволу чиновников. На заседаниях Президиума и пленума ЦК КПСС в октябре 1964 года, когда Хрущева снимали с должности, рязанский скандал упоминался, возможно, чаще, чем другие его ошибки и злоупотребления[638]. Несомненно, Брежнев попал в точку, записав в один из этих дней: «Мы шарахаемся из стороны в сторону. 2–3 плана. Рязанское дело — позорное дело»[639].

Глава 9 Административная революция

«Рязанское дело» и последовавшая за ним чистка региональных руководителей ознаменовали серьезный удар по классической сталинской модели больших скачков, но скандал не лишил Хрущева веры в организационные панацеи. В ноябре 1962 года он приступил к самой радикальной и в то же время наименее понятой из своих организационных реформ. Его предложение о разделении регионального партийного аппарата надвое имело далекоидущие последствия, так как подразумевало не только разделение обкомов, бюро обкомов и обкомовских аппаратов, но и появление в каждом регионе двух первых секретарей обкомов — одного по сельскому хозяйству и другого по промышленности. Хотя это ни в коем случае не был первый организационный эксперимент Хрущева, каждая из его прежних административных инноваций опиралась на региональную партийную организацию как на главного проводника перемен. Эту же реформу отличало то, что она била в нервный центр региональной руководящей сети — партийный аппарат. Даже проведенная годом ранее чистка местных руководителей не затрагивала институциональных основ их власти, на что покушалась новая реформа.

В то время как ближайшее окружение Хрущева откликнулось на его предложения с привычным восторгом и энтузиазмом, в глубинах партийно-государственной бюрократии, судя по всему, царило серьезное беспокойство. Перемены, как всегда, грозили для функционеров непредсказуемыми последствиями и изменениями в личной судьбе и карьере, и не обязательно положительными. Кто-то мог выиграть, но кто-то в этом случае обязательно проигрывал. О мотивах и намерениях самого Хрущева судить трудно. Открыто он всегда говорил лишь о необходимости усилить партийный контроль над экономикой. Эту идею о партии как единственной силе, способной соблюдать государственный интерес, подняться над ведомственными влияниями, он развивал, например, незадолго до объявления реформы, на заседании Президиума ЦК КПСС 31 мая 1962 года:

Если у капиталистов прибыль, погоня, разорение, крах, у нас бюрократ этим не страдает, он гарантирован. Поэтому здесь только партия может; если партия ослабит внимание, контроль, свои требования, — значит, может быть застой. Кто должен тут [вмешаться]? Тут административное вмешательство. А в административном — кто? Партия. Не [экономический] аппарат, а партия должна усилить свой контроль[640].

Таким образом, разделение партийного аппарата не означало, что Хрущев утратил веру в партию. Наоборот, это был его последний и в некоторых отношениях самый отчаянный ответ на кризис партийного руководства, вызванный рязанским и другими скандалами двух предыдущих лет. Хрущев не был заинтересован в ослаблении роли партии, но он хотел найти способ лучше контролировать местных руководителей. Широкая чистка, проведенная годом ранее, не могла быть постоянным методом решения проблемы и угрожала деморализацией кадров. Разделение партийного аппарата представляло собой неуклюжую попытку добиться результата при помощи альтернативных институциональных методов, используя соперничество между региональными парторганизациями и их отраслевую специализацию для сдерживания влиятельных региональных лидеров и их сетей[641]. Но какими бы ни были намерения Хрущева, для целей данной книги важнее изучить, какое влияние разделение аппарата оказало на сети и власть секретарей.

Априори очевидно, что реформа формально разрушала прежние сети, а на неформальном уровне заставляла местных руководителей выбирать новые альянсы или сохранять верность прежним. Разделение аппарата стало проверкой сплоченности и устойчивости региональных сетей. Как мы увидим, институциональные перемены нередко получали отпор со стороны влиятельных неформальных статусных иерархий, способных быстро восстанавливаться даже в новом организационном окружении. В то же время появление новых центров власти вынуждало региональных руководителей оттачивать способности к компромиссу и взаимной притирке, приобретенные ими в предыдущее десятилетие.

Замысел реформы