По понятным причинам Хрущев и другие руководители не говорили также о том, какое разрушительное воздействие приписки и другие злоупотребления оказывали на состояние общественной морали и стимулы честного труда. Модель экономического прорыва, не в первый раз взятая на вооружение, состояла из трех элементов. Высшее руководство провозглашало сложную и сверхамбициозную цель; избранная группа работников-ударников демонстрировала, что эта цель якобы достижима; партийный аппарат мобилизовал остальных рабочих на «ударный труд». Поскольку поставленные задачи были явно невыполнимы, то награды рано или поздно присуждались тем, кто убедительнее всего лгал. Понятно, что у честных работников это могло отбить всякую охоту к труду. Жалоба из Житомирской области, в которой также наблюдались приписки, демонстрировала эти процессы деградации. В 1959 году передовым дояркам области удавалось надаивать от 1800 до 2000 литров молока от одной коровы в год. В советских условиях это было немало и требовало от колхозников значительных усилий и трудолюбия. В следующем году были приняты совершенно нереалистичные «социалистические обязательства» повысить надои до 4–5 тысяч литров. Но когда те же самые доярки сумели честно надоить «всего» 1900–2200 литров от коровы, их публично опозорили, объявив «отстающими». После этого некоторые из этих колхозниц, которых прежде ставили выше всех прочих, утратили мотивацию к труду. Многие из них решили бросить свою работу. Такая же ситуация складывалась со свинарками, заведующими фермами и другими работниками. Колхозы теряли опытных и ценных специалистов. «Известно, что каждый человек находит удовлетворение и желание работать тогда, когда он достигает в своей работе определенной цели — выполняет план. У нас же подобное удовлетворение ощущает только секретарь обкома т. Стахурский и его соратники по путанным планам, а у работников районов и колхозов остается только угнетающий осадок от невыполнения плана и пессимистическое отношение к работе», — заключал автор жалобы[623]
.Руководство страны вполне осознавало тот факт, что за махинациями и обманом стояли те самые местные партийные функционеры, которым была делегирована огромная власть для реализации директив центра. Только они обладали организационными ресурсами и необходимым политическим весом для того, чтобы заниматься приписками безнаказанно — по крайней мере какое-то время. Из этой ситуации на самом деле следовали далекоидущие выводы, касающиеся качества самой системы и ее способности решать те задачи, которые Хрущев считал принципиально важными для «строительства коммунизма в СССР». Однако по понятным причинам эти общие вопросы не ставились и не обсуждались. Как обычно, дело сводилось к обвинениям в адрес конкретных функционеров (на этот раз многочисленных), нарушавших законы и искажавших политику центра.
Практическим следствием такого подхода стала массовая чистка региональных партийных руководителей в 1961 году. Именно первые секретари обкомов, «не желавшие вырываться из порочного круга своих собственных идей», и стали главной мишенью выступления Хрущева на пленуме ЦК в январе этого года. За Рязанской и Кировской областями в РСФСР последовали снятия секретарей в Брянской, Тульской[624]
, Тюменской, Смоленской, Астраханской, Сахалинской, Саратовской, Калининской, Калининградской, Омской, Вологодской, Ульяновской и Ярославской областях, а также в Татарстане. В феврале лишились постов и исключены из партии первые секретари Павлодарского и Кзыл-Ординского обкомов в Казахстане[625]. В апреле за «обман партии и государства, организацию массовых приписок при заготовках хлопка» был снят с должности и исключен из КПСС первый секретарь ЦК Компартии Таджикистана Т. У. Ульджабаев. Помимо приписок, которые координировал сам Ульджабаев, проведенная проверка выявила много других нарушений закона. За массовые приписки при заготовках хлопка лишился должности также первый секретарь Ленинабадского обкома Таджикистана[626].