Секретики

Идти до школы было пять-семь минут, через соседний двор, потом через улицу Поликарпова и по улочке немецкого городка прямо до школы. Я никогда не опаздывал, шел спокойно, помахивая мешком со сменной обувью, чаще всего с девчонками из нашего двора, обычно мы встречались у четвертого подъезда. И вот однажды утром, выйдя чуть раньше, я пошел через двор один. Там, за железным забором (где теперь станция “Скорой помощи” при Боткинской больнице), была школа для “уо”, то есть умственно отсталых (как мы ее называли). Ученики были разные – некоторые, называвшиеся даунами, улыбались прохожим и махали из-за забора руками. Я всегда махал им в ответ. Но были и другие – хулиганы с косыми челками или стриженные под полубокс. Одеты они все были не в форму, а как-то просто, но вразнобой, и потому походили не на школьников, а скорее на воспитанников исправительной колонии из фильмов про гражданскую войну. “Уошки” из приблатненных громко матерились, мастерски сплевывали через зубы и тайно курили за сараем. На нас, идущих мимо “на свободе”, они смотрели с презрением, зло обзывались, а мы делали вид, что ничего не замечаем. Их выводили гулять колонной по двое в сопровождении воспитательниц – одна в начале колонны и одна позади. Они так и ходили по двору – строем. Тетки грубо кричали на провинившихся и раздавали им подзатыльники. Там у них было строго. В серой школе-интернате воспитанники не только учились, но и жили, окруженные высоким забором. Общаться с “уошками” нам запрещалось. Взрослые говорили, что там учатся те, кого бросили родители. У некоторых родители сидели в тюрьме. Мы с “уошками” и не общались, они к нашей жизни отношения не имели.

И вот иду я себе в школу. Последние деньки сентября или начало октября. Солнце вовсю светит, а во дворе никого. Вдруг от водосточной трубы отделяется фигура – паренек старше меня года на три-четыре, в майке и свободном клетчатом пиджачке. Я только подумал: “уо”, а он уже перегородил мне путь.

– Постой, толстый, разговор есть.

Схватил за лацканы школьной куртки и стал теснить меня в угол, к мусорным бакам. Вижу, через забор лезут еще двое. Быстро лезут. Перелезли и рвут к нам, а тот, что в пиджаке, схватил меня за руки и шепчет: “Молчи, молчи, пацанчик”. Я дернулся, но некуда было деваться, он меня крепко держал.

– Стой, падла, на месте! – кричит тот из двоих, что постарше, явно вожак. Подскочил, выхватил нож из рукава, не раскладуху, а острую финку с наборной рукояткой, и приставил прямо мне к горлу, кольнув лезвием чуть пониже уха.

– Здорово, толстый, вот мы и встретились! Деньги гони!

Здравый смысл подсказывал: беги, он не порежет, но ноги не слушались и предательски тряслись. И вдруг я увидел: по двору мимо нас идет учительница из “Б” класса. Я так жалостно крикнул: “Тетенька, помогите!” – а она скосила глаза, взглянула на нас, не увидеть ножа не могла, резко отвернулась и прибавила ходу.

– Хрен тебе, а не тетенька, толстый, давай деньги, и всё будет хэ, – вожак нежно улыбнулся, но глаза, чуть раскосые, смотрели пристально и жестко, а на скуластой морде заходили желваки. Жиган снова кольнул ножичком шею, чуть сильней, чем в первый раз, как мне показалось. Я понял, что шутить он не намерен.

– Нет у меня денег, отпустите, не убивайте, вот – пятнадцать копеек только, – сказал я, произнося слова медленно и раздельно, потому что губы стали холодными и непослушными, как и всё тело.

– Ты из 7–9? – хихикнул скуластый, ему теперь было весело. Шестерки тут же запели:

– Зассал, толстый, мы понарошку, мы же не всерьез, а ты что подумал?

– Из 7–9, – выдавил я.

Вожак двумя пальцами забрал у меня пятнарик, покрутил перед глазами, словно никогда такой монетки не видел, сунул в карман и механическим шепотом, от которого у меня волосы на голове встали дыбом, прошипел: “Мало будет, толстый, у вас дом шикарный, давай еще, или…” – он повел лезвием перед глазами, показывая, что будет.

Меня захлестнул дикий ужас, я представил, как он полоснет по горлу, сплюнет сквозь зубы и пойдет себе вразвалочку, пока я буду тут истекать кровью около мусорного бака. Прирежет, как пить дать, мелькнула мысль, но откупиться было нечем.

– Попрыгай! Ну, я сказал, ты что, оглох? – вожак отнял финку от шеи и картинно попробовал заточку пальцем.

Я попрыгал, как зайчик, на онемевших ногах, тетрадки и пенал в ранце радостно загремели, он внимательно слушал, но звона денег не услышал, денег больше не было.

– Карманы, быстро!

Дрожащей рукой я вывернул карманы. Наверное, они бы меня раздели или заставили вытрясти ранец, они только входили во вкус, но тут один вдруг завопил: “Атас!” – и все трое сорвались, как стрижи с телеграфного провода, в мгновение ока перемахнули через забор и скрылись в своем дворе за сараем. Ко мне бежал дворник с совковой лопатой наперевес.

– Что, малец, ограбили?

Я только кивнул, голос куда-то пропал.

– Ладно, беги в школу, что поделаешь, нету на них управы.

Я не побежал, а как-то потащился, ноги не шли, тело одеревенело и покрылось гусиной кожей. Потом началась трясучка.