Секретики

Ей понравилось мое имя? Или она подшучивала? По голосу было не похоже.

– Прощай, Петя, я пошла.

Она повернулась и пошла, а я стоял как истукан и провожал ее взглядом, пока она не исчезла в калитке нашего двора. Анисимова не обернулась.

Ее голос я вспоминал целый день. Так со мной еще никто не разговаривал. Про ресницы говорила только мама, от нее я и знал, что они у меня длинные. Анисимовой они явно понравились, это нельзя было не почувствовать. Про лимон я тогда даже и не вспомнил. А когда вспомнил, понял, что Горелый – идиот, придумал про нее гадость. Никаких лимонов она и ее сестра килограммами не покупали, просто не могли и всё.

На ту трешку я накупил мороженого, а остатки проиграл в расшибалочку.

8

В шестом классе, кроме настольного тенниса, мы начали играть в расшибалочку. Городки и лапта сохранились в то время только в деревне, да и там сходили на нет. В начальных классах мы несколько раз играли в лапту, но скоро она нам надоела, и после я никогда не видел, чтобы кто-то в городе в нее играл. Для городков требовалось специально отведенное место. Рядом со стадионом Юных пионеров когда-то давно была устроена городошная площадка. Ветер трепал на заборе полотнище, на котором красовался выцветший лозунг, написанный большими красными буквами: “Городки – игра народная”, но игроков там почти никогда не было, и площадка захирела, превратившись в место выгула собак, а позднее и вовсе исчезла. На ее месте разбили газон. Для расшибалочки много места не требовалось, тут важны были верный глаз, тренированная рука и хитрые навыки. На асфальтированной дорожке чертилась линия, в центре которой помещался небольшой прямоугольник, называвшийся казной. В самый центр казны ставили стопку пятаков или гривенников, в зависимости от “захода”. Монетки клались строго на “орла”, “решками” вверх. Играющие отходили метров на десять, где тоже чертилась линия, за которую не разрешалось заступать, – заступивший терял ход, что было равносильно проигрышу. Отсюда по очереди бросали биты (металлические или свинцовые шайбы), это называлось “кинуть пробняк”. Биты приземлялись на игровом поле, те, кто клал биту за чертой с казной, но ближе всего к ней, получал право начать кон. Первый игрок разбивал стопку монет. Тут у каждого была своя техника. Одни лупили отвесно, рассчитывая, что монеты подскочат и перевернутся на “орла”. Другие били тихонько, скидывая биту с пальцев, как стряхивают капли воды; были умельцы, что тюкали с подсечкой, – перевернувшиеся монеты считались отыгранными и разбивший забирал их себе. Если бита попадала в центр казны и, залипнув там, не вылетала “в поле”, бросавший забирал всю стопку и ставки делались по новой. Если же она, попав в казну, разбивала стопку монет и они разлетались в стороны, все бросались смотреть: перевернувшиеся на “орла” становились добычей бросавшего, а по оставшимся начинал бить первый в очереди, стремясь перевернуть их. Если он мазал, наступала очередь третьего игрока. Часто четвертому и пятому уже ничего и не доставалось.

От биты зависело очень много, и подобрать ее было непросто. Биты были везучие и нет – в зависимости от материала, из которого они были сделаны. Чисто свинцовые кругляши впивались в асфальт и застывали там, но разбивать ими было несподручно – свинец прилипал к монеткам и плохо их переворачивал. Были такие, кто пробивал свинцовый кругляш посередине, чтобы с одной стороны получилась выпуклость, которой старались попасть по стопке, но это не очень помогало. Хорошо ложились николаевские серебряные рубли: серебро липло к асфальту почти так же, как свинец, а разбивало лучше, но обладателей таких бит было ничтожно мало. К тому же после первых трех игр рубль покрывался зазубринами, портрет императора затирался, и монета теряла свою нумизматическую стоимость. Екатерининские медные пятаки для расшибалочки не годились: они скакали по асфальту и улетали так далеко, что бросавший оказывался в конце очереди. Лучшими считались биты-шайбы из какого-то мягкого сплава, чуть вогнутые, с дыркой посредине, они и ложились как надо, и разбивали на славу, стоило только немного потренироваться. Такие шайбы были редкостью. Часто можно было видеть мальчишку, вроде бы бесцельно бродящего по двору или по улице. Уткнувшись в землю, он шел наподобие грибника, внимательно рассматривая всё, что лежит под ногами. На вопрос: “Что делаешь?” – следовал деловой ответ: “Тут у вас, говорят, шайбу вчера нашли, может, и мне повезет”.

Биты берегли как зеницу ока. Их можно было выменять или даже купить. Я был свидетелем продажи невзрачной, но уловистой биты, которую Партизанчик продал Гашеку за трешку. Их воровали, и пойманные за руку отчаянно заверяли собравшихся, что это не пропавшая Колькина, на которой был особый знак, а найденная на Самолётке, то есть чистая, “зуб даю”.