Секретики

Это было ошибкой. Он окосел, движения его потеряли слаженность, и мячи полетели в сетку или мимо стола. Чиркан проиграл. Но настоящий герой не сдается! Блатной взревел, потребовал шмару к себе, допил портвейн, развернул ее лицом к столу и, нагнув в неприличной позе, изобразил серию поступательных движений. Девка завизжала, но не от испуга, а потому, что от нее этого ожидали.

– Давай, люба, давай почпокаемся!

Мы смотрели на это омерзительное представление и не могли отвести взгляд, втайне ожидая продолжения. Но девка, слава богу, как-то вывернулась и убежала. Чиркан отряхнулся, взял у шестерки пиджак, накинул его на плечи, продул беломорину, заломил ее и задвинул в угол рта. Прикурив, окинул всех мутным взглядом и поманил к себе пальцем Японца. Тот подошел, настороженно улыбаясь.

– Молодца, китаеза, крутишь на ять! Но я еще отыграюсь!

Он вручил ему чужую ракетку, поднял руку: “Ша, папа устал, летим до хаты!” Вытащил из кармана смятую кипу денег и, отслюнив десятку, бросил ее на стол: “Честной компании, а пионерам на конфетки!” Потом схватил первую попавшуюся на глаза деваху и, картинно поводя плечами, отбыл со двора. Японец невозмутимо засунул десятку в карман джинсов.

Играть почему-то расхотелось, блатной театр испортил настроение. Сашка Горелый со значением произнес:

– У него лимона не было, а то б он ее чпокнул.

– Какого лимона? – спросил я ошарашенно.

– Не знаешь, что ли, они себе туда лимон кладут перед этим делом и после, чтобы детей не было. Сестры Анисимовы постоянно в магазине лимоны покупают.

Я был сражен. Идя домой, я всё пытался представить себе, как это бывает с лимоном и зачем, а спросить у Горелого постеснялся. Лимон этот не выходил у меня из головы, фантазии долго не давали мне покоя, но ответа на массу роившихся в голове вопросов я, понятно, так и не получил.

Сестер Анисимовых из пятого дома мы все знали. Они были красавицы и валютные проститутки. Я много раз видел, как они садятся в заказанное по телефону такси и отъезжают “на работу”, как пояснял всеведущий Горелый. Он же рассказал нам, чем они занимаются. Странный он был парень, старше нас, но любил водиться с мелюзгой. После окончания университета я иногда встречал его. Горелый ходил по Беговой с гитарой, в соломенной шляпе и уверял всех, что стал кришнаитом. В 1990-е Общество сознания Кришны открыло около метро столовую, где кришнаиты кормили бомжей бесплатным супом. У Горелого тогда поселились две тетки в оранжевых сари. Консьержка говорила, что он их поколачивает, как и мать, на средства которой живет.

Кришнаиты давно съехали, и девиц в сари на нашей улице уже не наблюдается, а Горелый так и ходит по Беговой. Даже в лютый мороз он идет себе в широкополой шляпе, в пиджачке и с фотоаппаратом на груди, сменившим гитару. Теперь он представляется фотографом. Мать его давно умерла. Он одинок, с кем общается, что делает – непонятно, но историю с лимоном я забыть не могу, а потому изредка здороваюсь с ним, он кивает мне в ответ и идет дальше.

Что касается Анисимовых (я так и не узнал их имен), то с одной из них у меня случилась нечаянная встреча. Однажды в пятом классе, гуляя по двору в одиночестве, я увидел на земле зеленую трехрублевку. Положил ее в карман и начал нарезать круги около места находки, понимая, что нужно ее кому-то отдать, вот только кому? И тут буквально налетел на одну из сестер. На ней было умопомрачительное темно-синее платье, облегающее фигуру. Ноги у нее были длинные и туфли на них тоже что надо – блестящие, черные, с маленькими золотыми пряжками. Я уставился на них, потому что взглянуть ей в глаза ужасно стеснялся.

– Как тебя зовут? – спросила она, и я тут же растаял от ласкового бархатистого голоса.

– Петя, – я всё же рискнул поднять глаза и увидел, что она рассматривает меня, как рассматривают необычную собачку. Я и был для нее собачкой. Анисимовой (язык не поворачивался назвать эту красавицу тетей) было все двадцать, а то и больше.

– Петя… красивое имя, – сказала она, растягивая по-московски “а” и с такой таинственной интонацией, словно хотела сказать что-то совсем другое.

– Вы тут деньги не теряли случайно? – набрался я храбрости спросить.

– Какие деньги?

– Три рубля.

Залез в карман и протянул ей трешку.

– Не теряла. Ты нашел три рубля?

– Да, и надо же их кому-то отдать. Как вы думаете, может, написать объявление?

– Какие у тебя длинные ресницы, – сказала она вдруг ласково и провела по моему лицу кончиками пальцев. Ее пальцы были как огонь, лицо мое запылало.

– Знаешь, не надо ничего писать. Три рубля… Ты никогда не найдешь того, кто их обронил. Возьми себе, тебе же хочется чего-нибудь купить? Правда?

Ее бархатный, глубокий голос околдовывал, подчинял.

– Смотри, на три рубля ты сможешь, например, купить себе мороженое. Ты любишь мороженое?

– Люблю, конечно. Могу и вам купить.

– Вот как? Молодец, – она так обворожительно улыбалась, словно мы были сто лет знакомы. – Я мороженое не ем, от него толстеют. А ты себе купи, Петя с длинными ресницами. Купи и получи удовольствие. Не отказывай себе, Петя.