Секретная бухта в Хорватии

Люди в разноцветных шортах и футболках, с пляжными сумками и ковриками шагали мимо той самой походкой отпускников: неспешно и вальяжно, будто у них было все время в мире. Влюбленные держались за руки, семьи толкали перед собой детские коляски, битком набитые нарукавниками для плавания, надувными матрасами и зонтиками. Они собирались на пляж, готовые плавать и загорать. Мэдди втянула воздух носом: он был чист и свеж, с легким морским и хвойным запахом.

Она услышала шаги Ника и повернулась, игнорируя то, как подпрыгнуло ее сердце.

– Доброе утро. Какой замечательный день. – Он встал рядом с ней, окинул пейзаж взглядом.

– И правда. А еще ты выглядишь куда лучше.

– Я и чувствую себя лучше. Человеком. Готов пить кофе. Вкусно пахнет. – Он указал на кружку в ее руках и засмеялся, потянулся, из-за чего его футболка задралась. – А вчера я бы так не сказал.

Мэдди отвела глаза.

– Я… Я сейчас его тебе сварю.

Он повернулся, посмотрел на нее с насмешливым упреком.

– Я думал, у нас соглашение. Ты меня не обслуживаешь.

– Это всего лишь кофе. – Девушка заерзала и глотнула напиток.

Ник цокнул языком.

– Если бы ты была здесь одна, то чем бы занялась сегодня?

Мэдди выдержала небольшую паузу, прежде чем ответить. Что бы он сказал, если бы она призналась, что хочет провести день с ним?

– Сделала бы тосты, кофе и отнесла бы их на верхнюю палубу.

– И?

– Сидела бы на палубе и…

– И что?

– Рисовала, – сказала она.

– Рисовала? – Мужчина улыбнулся. – Что ж, здесь столько всего для вдохновения. Красивое место. – Он посмотрел на нее. – Чем ты рисуешь?

– Э-э… Акварелью. Еще делаю наброски, но в путешествиях использую акварельные карандаши, так проще.

Ник кивнул и затем нахмурился.

– Кажется, я должен был догадаться, что ты рисуешь. Те скетчи для Билла были просто потрясающими.

– Как догадаться?

– Благодаря сестре. Она рассказывала о тебе. – Тут над его головой словно зажглась лампочка. – Ты расписала ей стену в кондитерской!

Мэдди улыбнулась, вспомнив ту шикарную роспись в Париже.

– Я помогла ее восстановить. Не расписала, а скорее подправила.

– Значит, ты умеешь рисовать.

– Все в глазах смотрящего. Пойду готовить завтрак – тосты с яйцом пашот. Самое то для твоего желудка, он, наверное, еще чувствительный, так что действовать надо осторожно.

Ник совсем не обрадовался, наоборот, он даже надулся, на что Мэдди рассмеялась. Когда взрослый мужчина надувает губы, это выглядит нелепо, но Ник почему-то выглядел мило.

Жизнь стала гораздо проще, когда на яхте остались они вдвоем. Разговаривать с Мэдди было легко – никакой неловкой тишины. Правда, Ник не мог перебороть желание постоянно ее касаться; он вырос в семье, где все очень любили обниматься, может, в этом дело. С Мэдди было комфортно. Они позавтракали: яйца пашот оказались куда вкуснее, чем ожидал Ник, но, может, дело в том, что он умирал от голода, ведь он не ел уже тридцать шесть часов. Они отнесли тарелки в камбуз. Мэдди помыла посуду, а Ник ее вытер. Фоном играло радио.

Девушка осталась на верхней палубе рисовать. Ник зависал в чате с семьей и кидал домочадцам фотографии пейзажей с яхты. Прошло несколько часов.

– Не желаете ли прохладительный напиток? – спросил Ник, дойдя до верхней ступеньки. В руках у него был поднос с двумя высокими бокалами с колой, льдом и дольками лимона. Другого предлога, чтобы подойти к Мэдди, он не придумал. Последний час Ник пытался читать, но не мог сосредоточиться, ему хотелось… Хотелось быть с ней.

Мэдди обернулась. Один карандаш в зубах, другой в руке. Кудряшки она собрала на затылке и подвязала цветным платком. На ней был купальник красного цвета, каким обычно красят почтовые ящики, подчеркивающий ее белую веснушчатую кожу, и саронг, завязанный на талии. Богемная художница, не иначе. Ее глаза заблестели от радости, она вытащила карандаш изо рта и сказала:

– Ох, солнце мое, я с удовольствием!

Она загораживала собой картину, подпираемую шезлонгом, и, когда Ник подошел ближе, она прижала ее к себе, словно мать, защищающая дитя от солнца.

Ник опустил поднос и протянул девушке напиток.

– Если я мешаю, скажи, – попросил он, пытаясь понять выражение ее лица: она не защищается, но будто бы немного опасается. Он ей помешал? Она хочет, чтобы он ушел? И с каких пор он превратился в мямлю, который нуждается в ней и ее одобрении? Во всем виновато пищевое отравление.

– Нет, я уже собиралась отдохнуть.

– И как, много успела? – спросил он, нарочно сохраняя непринужденный тон. Да, его снедало любопытство, он жаждал увидеть картину, но не хотел доставлять неудобство Мэдди.

Мэдди вдруг просияла, и у Ника перехватило дыхание. Минуту назад все было нормально, а сейчас кто-то словно ударил его в самое сердце. И тут все его странные эмоции стали ясны.

Он сглотнул.

– Можно посмотреть?

Она кусала губу белыми зубами.

– Там ничего особенного.

Она говорила негромко, застенчиво, неуверенно, и Нику стало стыдно, что он давит.