Секретная династия. Тайны дворцовых переворотов

«Разумеется, – писал Пекарский, – большинству читающей русской публики известно, что у нас даже не приступлено к изданию материалов по части новой русской истории, а без их неудобомыслимо серьезное историческое произведение, которое бы удовлетворяло всем требованиям науки».

В статье, между прочим, поднимался вопрос и о причинах сочувствия Алексею со стороны народа (что заметил еще Пушкин и пытался определенным образом объяснить Устрялов): «Разъяснение привязанности народа к царевичу должно искать не в том, что Алексей толковал о старцах от писаний, что он не любил нововведений, а также что желал погибели Петербургу, а в причинах, которые увлекали народные массы за Разиным, Пугачевым и которые главнейше зависели от неудовольства обычным ходом жизни и существовавшими порядками»[128].

Напомним, что это писалось в то время, когда власть опасалась нового Разина или Пугачева и в стране усилилось недовольство «существовавшими порядками».

Журнал упрекнул Устрялова и за то, что он пользовался в основном официальными материалами: «Замечательно, что из 202 документов, относящихся до жизни царевича, в труде г. Устрялова только один не имеет официального характера, написан не по служебной обязанности и не с розыску, а просто по влечению сообщить приятелю и благодетелю о подробностях смерти Алексея; но по странному стечению обстоятельств и этот единственный частный документ о царевиче признан г. Устряловым подложным… Мы говорим о письме Румянцева благоприятелю его Дмитрию Ивановичу Титову». Затем Пекарский сообщает, что письмо появилось в Петербурге «лет пять тому назад», и полагает, что если бы документ был поддельным, то в нем как раз не было бы некоторых ошибок и неточностей, которые легко мог бы преодолеть «лжеавтор». В конце статьи читаем: «Пишущий эти строки списал несколько лет тому назад копию письма с копии, принадлежавшей покойному профессору Д. И. Мейеру, который сказывал притом, что она сообщена ему одним знакомым, бывшим в отпуску в деревне и списавшим для себя копию с этого письма у одного из соседей – потомка Титова».

Кроме всех этих любопытных рассуждений и доводов Семевский в «Русском слове» и Пекарский в «Современнике» напомнили Устрялову об одном обстоятельстве, которое еще более усиливало их мнение относительно под линности письма. Дело в том, что письмо Румянцева к Титову было как бы посланием № 2: еще за 16 лет до его появления в печати стало известно другое послание Александра Румянцева – «письмо № 1».

1844 год. В четвертой книге знаменитого петербургского журнала «Отечественные записки» публикуются стихи Огарева «Когда во тьме…» и «Хандра», первые стихи Фета, продолжением идут «Парижские тайны» Эжена Сю; наконец, самый притягательный для читателей материал номера в разделе критики: «Сочинения Ал. Пушкина, статья 6-я» – В. Г. Белинского.

Издатель журнала Андрей Краевский, хитрый и опытный литературный делец, умело собирает авторов, стараясь при этом не поссориться со вспыльчивыми николаевскими властями.

Среди материалов второго отдела (наука) печаталась большая статья (32 страницы) – «Материалы для истории Петра Великого». Статья подписана: «Князь Влад. К-в; г. Глинск, 25 ноября 1843 г.»[129] Это имя встречается в журнале не раз. Еще в 1842 году им подписана работа «Реляции о Чесменском сражении», причем редакция благодарила «почтенного автора» за «прекрасный подарок»[130]. В «Современнике», «Московских ведомостях», опять в «Отечественных записках» и снова в «Современнике» в течение 1840-х годов подпись «Князь Вл. К-в» появляется около десяти раз в связи с различными историческими материалами и публикациями, все больше о Петре I. Иногда около сокращенной фамилии князя-историка появлялось указание «Ромны» или «Глинск»: это Полтавская губерния (и гоголевские времена!). В заштатном Глинске было меньше жителей, чем в Миргороде; выходит, что там, среди «иванов ивановичей и иванов никифоровичей», находился и тот человек, чьи исторические материалы печатали первейшие журналы столицы.

Полное имя князя было установлено историками только в 1920-х годах – Владимир Семенович Кавкасидзев (иногда писали – Кавказидзев)[131]. Необычная фамилия, напоминавшая о Кавказе, объяснялась историей рода: в XVIII веке предки переехали с Кавказа и были включены в российские родословные книги.

Какими же особенными материалами о Петре мог располагать в украинской глуши князь Кавкасидзев? В статье его четырнадцать документов, большей частью относящихся к делу царевича Алексея. Четыре письма Петра к сыну и пять писем Алексея к Петру за 1715–1717 годы, два письма Петра I в Вену (1717 г.), документы об отречении царевича и манифест о том.

Зачем «Отечественные записки» печатали эти материалы, хотя к тому времени имелось на русском языке несколько печатных изданий, где эти материалы воспроизводились (книга Еэликова, перевод Катифора, «Розыскное дело о царевиче», переизданное в последний раз в 1829 г.)?