С вооружением нам повезло еще меньше — из числа необходимых американских винтовок мы получили только половину, а для противотанковых орудий и минометов американской армии не было боеприпасов. Однажды нам все-таки прислали несколько вагонов американских боеприпасов, но вследствие безалаберного хранения они взлетели на воздух, не дождавшись разгрузки. В результате все наши подразделения вынуждены были обходиться немецким оружием. Исключение составляла только спецрота.
Но все это были еще цветочки, ягодки же начались тогда, когда дело дошло до военной формы, которая для нас по вполне понятным причинам являлась самым ценным атрибутом — в глаза в первую очередь бросается именно униформа. Как-то раз нам прислали целую груду сваленных в кучу предметов обмундирования, но позже выяснилось, что это была английская форма. Затем привезли вагон шинелей. Однако и они оказались бесполезными, так как все американские солдаты носили так называемые полевые куртки. Когда же нам через начальника службы по делам военнопленных все же доставили груз с такими куртками, оказалось, что все они были снабжены треугольниками, которые носили военнопленные. Пришлось эти куртки немедленно возвращать. Показательным в данном вопросе явилось то обстоятельство, что только для меня, командира бригады, удалось раздобыть один американский армейский пуловер. Пуловер и ничего более!
Мы постарались одеть хотя бы спецроту, но и это удалось только наполовину. Оставалось лишь надеяться, что во время внезапного бегства противник побросает предметы своей экипировки. Но надежде этой сбыться было не суждено, и нам так и не удалось переодеть в форму противника большинство наших солдат.
Обо всех этих досадных неприятностях я регулярно докладывал в штаб оперативного руководства вермахта, понимая, что мои постоянные жалобы многим не понравятся. Но не будь этого, мне удалось бы добиться еще меньшего. Но наибольшую неприязнь к себе я вызвал тогда, когда в начале декабря доложил обо всем фюреру на совещании по обсуждению текущей обстановки — начало наступления к тому времени было перенесено на более поздний срок, и меня стали вновь привлекать на эти совещания. Гитлер метал гром и молнии, и больше всего досталось генерал-квартирмейстеру, отвечавшему за вопросы снабжения. Однако и это «высочайшее давление» не принесло желаемых результатов.
Между тем на полигоне, где шло формирование бригады, подполковник Хардик тщетно пытался наладить жесткую дисциплину. Дело заключалось в том, что в целях соблюдения режима секретности отведенный для нас участок местности был оцеплен и всякая почтовая переписка не разрешалась. В таких условиях естественно создалась благодатная почва для возникновения самых нелепых слухов о смысле проводившихся приготовлений и цели операции. К тому же солдатам стало известно о том, что в дальнейшем бригаду в бой поведу именно я, и они начали считать, что снова готовится акция наподобие той, которая была осуществлена в Италии.
Как подполковник Хардик ни старался, переломить ситуацию со слухами он не смог. Не помогли ни разговоры, ни принимаемые все более строгие меры. В результате слухи стали распространяться с такой скоростью, что грозили нарушить режим секретности. Когда он доложил о возникшей ситуации, я приказал ему прибыть во Фриденталь.
Об истинной цели и задачах предстоявшей операции знали только мы трое, но от того, что рассказал нам с Фелькерзамом в моем кабинете Хардик, у нас чуть было не встали дыбом волосы — настолько богато разыгралась фантазия у наших солдат. Одни из них утверждали, что вся наша бригада пройдет по всей Франции, чтобы освободить храбро сражающийся гарнизон, осажденный в Бресте[261]
. Другие уверяли, что нам предстоит снять осаду с защитников Лорьяна и что они своими глазами видели планы ходов крепости, по которым предстояло туда проникнуть. И таких слухов было не меньше дюжины. Причем каждая версия имела своих сторонников, которые свято верили во все то, что утверждали. Мы не питали иллюзий и хорошо понимали, что разведке противника кое-что об этом стало известно. А если ко всему прочему добавить тот злополучный приказ Верховного главнокомандования вермахта, который засветил нас, то положение становилось еще менее приятным.Таким образом, прежде всего предстояло ответить на вопрос: «Что следует сделать, чтобы пресечь подобные слухи?» Ведь одними наказаниями в такой ситуации не обойтись. Требовалось найти другой способ. После недолгого размышления мы пришли к выводу, что самый простой путь будет наиболее действенным. Решено было не опровергать эти слухи, ибо запрет привел бы только к их усилению, а пойти еще дальше и начать самим генерировать сплетни, содержание которых, естественно, диаметрально отличалось бы от действительности. Наш расчет сводился к тому, что офицеры неприятельской разведки сами запутаются в этих дебрях столь разнящихся сведений.