Мы мчались все быстрее и быстрее, и конец импровизированной взлетной полосы неуклонно приближался, но самолет все еще оставался притянутым к земле, словно попав под воздействие магнита. Машину потряхивало на отдельных небольших камнях, и я изо всех сил старался сохранить равновесие. Вдруг через переднее стекло прямо перед нами я увидел глубокую рытвину, лежавшую поперек движения самолета.
«Господи! Если мы рухнем туда…» — пронеслось в моей голове, и тут наша «птица», на наше счастье, слегка оторвалась от земли.
Левое колесо шасси еще раз резко напоролось на что-то, самолет легонько нырнул носом, и мы оказались уже у самого края плато. Слегка наклонившись влево, машина провалилась в пустоту, а я закрыл глаза и затаил дыхание в ожидании страшного удара…
Свист ветра вокруг крыльев стал резче и превратился в настоящий рев. Все это длилось каких-то несколько мгновений, но когда я открыл глаза, то увидел, как Герлах начал выводить самолет из свободного падения и медленно выравнивать его в горизонтальном положении — теперь мы двигались с достаточной скоростью даже для этой разреженной атмосферы, чтобы держаться в воздухе. На бреющий полет наш «Аист» перешел буквально в тридцати метрах от дна котловины и сразу же достиг выхода в долину. Все плохое осталось позади.
Уверен, что все мы были еще бледнее, чем за несколько минут до этого, но никто не проронил ни слова. Все еще приходили в себя от пережитого, и я с некоторой фамильярностью положил руку на плечо дуче, который теперь-то уж точно был спасен.
Через несколько минут Муссолини полностью оправился и вновь обрел дар речи, начав рассказывать о местах, над которыми мы пролетали на высоте всего ста метров. Такая высота была выбрана исходя из мер предосторожности, и наш самолет буквально прижимался к каждой сопке.
— Здесь двадцать лет тому назад я выступал на большом митинге, — ударился в воспоминания Муссолини. — А там мы организовывали похоронную процессию одного нашего друга…
И тут до меня дошло, что дуче почти без ошибок бегло говорил по-немецки. Это был факт, который в нервном напряжении прошедших часов я даже не заметил, принимая его как нечто само собой разумеющееся.
Теперь я мог по-настоящему порадоваться романтическим красотам местности, которую в тот день видел всего во второй раз в своей жизни. В первый раз через небольшие отверстия в фюзеляже планера можно было наблюдать только небольшие участки, а уж о каких-то впечатлениях и говорить не приходилось. Теперь же весь ландшафт лежал прямо передо мной, и за исключением двух распорок мне ничего не мешало. Это было непередаваемое ощущение!
Внизу показался Рим, и мы взяли курс на аэродром Пратика-ди-Маре.
— Внимание! — бросил нам Герлах. — Держитесь крепче! Садимся в два приема!
«Верно, — подумалось мне. — А я уж и забыл о нашем поврежденном шасси!»
Самолет очень нежно прикоснулся к земле и, балансируя на правом переднем колесе, покатил по полосе. Наконец он остановился.
«Какой сегодня день? — подумал я. — Ах да! Воскресенье — счастливый день!»
Гауптман Мельцер поприветствовал нас от имени генерала Штудента, искренне радуясь нашему успеху, и тут на летном поле я увидел три готовых к взлету Не-111. Началась обычная в таких случаях церемония, во время которой мне выпала честь представлять дуче экипаж нашего нового самолета. Время поджимало, и я, выражая свою благодарность гауптману Герлаху, только крепко пожал ему руку. Следовало поторопиться, ведь нам надо было достичь аэродрома Вены еще до наступления темноты.
Глава 10