Я не могу переоценить настоятельную необходимость немедленно продлить его [Дорна] визу. Существует… неоднократное требование… о его экстрадиции. В Лиссабоне он подвергается огромному риску быть похищенным.
Понадобился почти год и усилия многих организаций, чтобы Дорн смог покинуть Пиренейский полуостров. И только после слушания в суде США, благодаря усилиям Фрая и его коллег, Дорну выписали визу и в декабре 1942 года он прибыл в западное полушарие на корабле
Сдача по требованию
Фраю и его alter ego по работе с итальянскими политическими беженцами Луссу пришлось еще несколько раз утрясать проблемы доставки своих протеже с помощью Гарсиа. Постепенно, хотя и с некоторыми затруднениями, Фрай переправил в Португалию французского голлиста Ватрослава Райха, немецкого социал-демократа Вальтера Бенинхауса, венгерского антифашиста Ладислава Добоша.
И, наконец, по С-маршруту отправился сам Луссу с женой. На прощальном ужине он сказал, обращаясь к Фраю: «Наша следующая встреча состоится в Риме. Я стану министром, а ты приедешь ко мне как официальный гость». А при расставании добавил: «Через неделю я буду либо в Лиссабоне или назад, в Липари»[63]
.Луссу успешно добрался до Португалии. Интересно, что после окончания Второй мировой войны Эмилио Луссу действительно стал Министром социальной помощи в правительстве Ферручио Парри. Но с Фраем не встречался, ограничившись перепиской.
Если первую половину 1941 года можно было считать удачной, то вторую Фрай охарактеризовал как «периодом возрастания трудностей, вылившихся в серию неудач»
Как-то в очереди к парикмахеру Данни просматривал местную газету
К облавам на еврейское население Марселя добавились преследования французов с пробританскими и проголлистскими взглядами. С нападением Германии на Советский Союз начались аресты русскоязычного населения независимо от их политических взглядов. Полиция явно усилила активность и это почувствовали в Центре после провала с обменом денег.
В связи с неожиданно возросшим весенним потоком отъезжающих казна организации изрядно опустела, и это стало главной заботой руководства. Запасы бумажных денег растаяли, и пришлось воспользоваться золотым запасом, который Фрай создал еще в марте. Данни всегда с подозрением относился к операциям на черном рынке, тем более с золотом. Фрай вышел на старого знакомого, Бориса Курилло, который, взяв у него 2 тысячи золотых долларов по цене 280 франков за доллар, обещал немедленно их передать заказчику. Да предложил купить еще и надбавил 10 франков. Данни немедленно отправился на виллу, откопал один из пакетов и вернулся к назначенному часу. Но уже на подходе к гостинице, где состоялась первая сделка, он заметил подозрительную черную машину и двух людей с явным притворством возившихся около нее.
Данни прошел мимо, даже не поворачивая головы в сторону отеля. Но стоявший на ступеньках у входа в отель Курилло подскочил к нему, протянул руку и прошептал на ухо: «Что-то сегодня пахнет нехорошим. Приходи в 8 часов вечера». В этот момент перед Данни возникли те два «авторемонтника», выхватили чемоданчик с деньгами, а самого запихали в машину.
Что оставалось делать? В руках полиции имелось вещественное доказательство. Торговля валютой, да еще золотом – криминал, который, несомненно, припишут Центру. Ведь этого она и добивалась!
Голова у Данни шла кругом. На него обрушился поток вопросов: «Откуда деньги? Что собирались с ними делать?» и т. д. Данни выигрывал время, отказываясь отвечать: «Я буду разговаривать только с начальством». Он понимал, что своими ответами может скомпрометировать Центр.
В течение тех десяти минут, пока его везли в отделение полиции, Данни построил сценарий поведения, шаткий, но все-таки…
Представ перед начальником отделения, Данни объяснил, что известный художник Макс Эрнст в порядке благодарности за оказанную помощь предложил Вариану Фраю 2 тысячи золотых долларов, но тот отказался. Тогда Эрнст предложил деньги ему, Данни, и он взял, так как многие из клиентов нуждались в помощи. И взял он эти деньги без ведома Фрая. И решил произвести выгодный обмен на черном рынке у некоего менялы по имени «Роберт». Данни выразил сожаление по поводу своей инициативы.