Секретные окна

«Иногда это было… как будто в кино. В тех фильмах, что появились чуть позже, в шестидесятых, – говорит Дэвид. – Иностранные фильмы по большей части. Фильмы, создающие ощущение, что ты оказался в какой-то чарующей, гипнотически плотной, но все равно смутной иллюзии, где слои смыслов накладываются друг на друга, намекая на полное отсутствие смысла, где актеры с картонными лицами пассивно движутся сквозь сюрреалистические кошмарные пейзажи, пустые, бесчувственные, плывущие по течению».

Для меня гениальность «Девушки по соседству» состоит в том, что в конце я принимаю Дэвида как достаточно важную часть моей собственной картины мира, столь же существенную – и столь же малоприятную, – как Лу Форд, шериф-психопат, который смеется, калечит и убивает на страницах «Убийцы внутри меня» Джима Томпсона.

Разумеется, Дэвид гораздо лучше Лу Форда.

Тем он и страшен.

Джек Кетчам – потрясающе проницательный романист, и в том, что касается безжалостного понимания человеческой натуры, с ним могут сравниться, пожалуй, только Фрэнк Норрис и Малькольм Лаури. В аннотациях его представляют как автора остросюжетных историй, которые захватят вас с первой страницы, и вы не сможете оторваться от книги, пока не дочитаете до конца («Уорнер» издало «Девушку по соседству» со скелетом-чирлидершей на обложке, что совершенно не связано с содержанием романа; книга напоминает то ли готическое сочинение В. К. Эндрюс, то ли детскую страшилку Р. Л. Стайна). Он действительно пишет остросюжетные, захватывающие истории, но аннотация и обложка представляют его совершенно неправильно – так же, как и обложки книг Джима Томпсона создавали неверное представление о содержании его романов. «Девушка по соседству» гораздо сильнее любого произведения В. К. Эндрюс, создать настолько живую книгу способны очень немногие авторы массовой литературы. Кетчам не только обещает нам ужас, но и предоставляет его в полной мере. Да, можете не сомневаться: вы не отложите его книгу, пока не дочитаете до конца. Вам будет страшно читать, но вы все равно не сможете оторваться. Его тематические амбиции скромны, но масштабны, однако они никогда не мешают основной цели автора: захватить внимание читателя всеми средствами, благопристойными и не очень. Средства Кетчама, как правило, благопристойными не назовешь… но они хороши. По-настоящему хороши.

«Девушка по соседству» весьма далека от глупой, сопливой сентиментальности «Медленного вальса в Сидар-Бенд» и от безобидных, героических махинаций в «Золотом дожде». Возможно, поэтому Кетчам и неизвестен широкому кругу читателей, которые ориентируются на списки бестселлеров «Нью-Йорк таймс». Но мне кажется, что без него наш литературно-читательский опыт был бы беднее. Он настоящий бунтарь и хороший писатель, один из немногих вне круга избранных, кто действительно что-то значит. Книги Джима Томпсона продолжают печататься и читаться, тогда как многие авторы из круга избранных его времени давно позабыты и больше не переиздаются. Думаю, то же самое произойдет и с Джеком Кетчамом… но мне бы хотелось, чтобы это случилось при жизни автора, а не посмертно, как было с Томпсоном. И настоящее издание, которое, несомненно, обратит на себя внимание читателей и критиков, наверняка этому поспособствует.

Бангор, штат Мэн

24 июня 1995 г.

Как подцепить читателя [108]

Когда я наконец сообразил, о чем говорит мой тринадцатилетний сын, я сказал: без проблем, я легко подберу тебе пару отличных шлюшек. Может быть, даже великолепных.

– Пап, ты чего… – сказал сын и смущенно умолк. Сперва я не понял, что его так смутило, и только потом до меня дошло. Я давно не смотрю телесериалы, но когда еще смотрел, проститутки не существовали как класс: это было Евангелие от «Неприкасаемых», «Бонанцы» и «Беглеца». Иногда, в совсем уже откровенных сериалах вроде «Пейтон-Плейс», о девице не самого строгого поведения могли сказать, что она «вертихвостка». Сейчас шлюхи повсюду, и их так прямо и называют. То есть мой сын подумал…

– Прошу прощения, – сказал я. – Ты меня не так понял. Это все потому, что ты еще поднимаешься в гору, а я, похоже, уже миновал перевал.

– Все равно не врубаюсь.

Все трое моих детей хорошо пишут, и всем троим нравится сочинять истории. Впрочем, это и неудивительно, если учесть возросшее число доказательств того, что таланты передаются по наследству. Хотя в нашей семье нет ничего даже близко похожего на наследственную литературную традицию кланов Бенчли и Чиверов, ниточка все-таки тянется… и, похоже, она всегда пролегает в границах массовой литературы.

Или, выражаясь предельно прямо, в границах бульварного чтива.