Секретные окна

Мой отец, моряк торгового флота, регулярно отсылал свои рассказы в журналы вроде «Argosy», и хотя их ни разу не напечатали (во всяком случае, пока он жил с моей мамой; никакого развода не было, просто однажды папа решил, что ему все надоело, и попросту ушел из дома), достаточно часто в уведомлениях с отказами ему писали, чтобы он продолжал свои литературные опыты, и, возможно, в следующий раз его рассказ примут. Это дает основания предположить, что он был на верном пути и мог бы стать профессиональным писателем, если бы приложил чуть больше усилий.

Когда мне было пятнадцать (к тому времени я уже года три рассылал свои собственные опусы по журналам), я спросил у мамы, хорошо ли писал отец. Мне пришлось собрать все свое мужество, чтобы задать этот вопрос; мы с братом не говорили о папе, существовавшем в какой-то другой вселенной. Это была деликатная тема. Мама пожала плечами. «Плохие вестерны, – сказала она. – У него хорошо получалось писать о животных. Морские истории были особенно хороши. Вот они могли бы быть опубликованы. Помню, мне очень понравился его рассказ о том, как тонет корабль. – Она помолчала и осторожно добавила: – Мне кажется, у тебя получается лучше, Стиви».

Надеюсь, это включает и то, как я справляюсь с ролью отца и мужа, но сейчас речь о другом.

Моя жена пишет прекрасные стихи, и у нее опубликовано три романа. Они продаются не так успешно, как мои, но мне кажется, что они чертовски хороши, особенно ее второй роман «Смотрители»: он значительно лучше всего, что я написал и еще напишу. На самом деле, помимо прочего, меня в ней и привлек как раз литературный талант. И еще у нее были (и есть до сих пор) шикарные ноги, но это личное.

Я просто хочу сказать, что совершенно неудивительно, что мои дети любят писать. Моя дочь, самая старшая из троих, читает много и беспорядочно, но больше всего увлекается фэнтези в стиле Танит Ли/Джейн Йолен/Пирса Энтони. Мой младший сын, которому скоро исполнится десять, пишет истории о войне (тела валятся, как кегли, в лучших традициях «Командира Кейси», но когда кошка приносит на веранду покалеченную мышь, он быстренько отворачивается, весь зеленый от ужаса).

Джо, который пишет с тем же искрящим пылом и радостной легкостью, которые я сам проявлял в его возрасте, склоняется к детективам. В прошлом году он открыл для себя Реймонда Чандлера, и с тех пор пребывает на седьмом небе от счастья. Я пока не решаюсь выдать ему мою коллекцию Росса Макдональда; не хочу, чтобы у него окончательно сорвало крышу.

Подозреваю, что из трех моих детей именно Джо вернее всего станет профессиональным писателем… и, как и его отец, будет склоняться скорее к амбарным танцам под банджо, нежели к виртуозным скрипичным пассажам Айзека Стерна. К Стерну ближе Табита.

Иными словами, Джо прельщает бульварное чтиво, прельщавшее и его папу, и отца его папы.

Вот почему я употребил это самое слово, когда он задал свой вопрос. Он спрашивал о первых строках литературных произведений, которые сразу цепляют читателя. Редакторы бульварных журналов называют их «шлюшками». Редакторы хорошо знают свою целевую аудиторию. Дальнобойщики. Повара в заведениях быстрого питания. Сталевары. Труженики села. Иными словами, простые рабочие парни, которым хочется хоть на время сбежать от своих серых будней и окунуться в другую жизнь: яркую, красочную, полную приключений. Если ты справишься с этой задачей, если зацепишь читателя, он захочет продолжить знакомство, и журнал будет и дальше тебя печатать. Но цеплять надо с первых же строк, потому что иначе читателю станет скучно, и он быстренько пролистнет твой рассказ, чтобы перейти к следующему. Когда журнал в двести страниц стоит всего десять центов, можно позволить себе быть разборчивым.

Отсюда и «шлюшки».

Джо, который и сам сочинил как минимум одну гениальную «шлюшку» («Бог задолжал мне сто баксов», так начинается его последний рассказ), просил помочь ему подобрать самые лучшие первые фразы из литературных произведений. Отсюда и наше недопонимание. Как только мы все прояснили, я бросился к книжному шкафу… но тут сын спросил, а есть ли в моих собственных книгах хорошие первые строки. Я не смог вспомнить навскидку (плохой знак, друзья и соседи, очень плохой знак), поэтому изменил направление и подошел к шкафу в самом дальнем углу кабинета, где я храню экземпляры моих книг. Я не нашел ничего, от чего замирало бы сердце. Хотя читатели – благослови, Боже, их доброту и книжки в обложках, – постоянно пишут мне в письмах, что не могли оторваться от той или иной моей книги (собственно, я всегда этого и добивался; в моем представлении, хорошо сделанная работа это когда читатель заканчивает твою книгу с ощущением, что ему со всей дури вдарили под дых ручкой домкрата), мои первые строки всегда исключительно невыразительны.