Что ж, пожалуй, моя работа закончена. Дедушка как-то сказал мне, что лучшая карта – та, на которой обозначен север и места, где есть вода. Именно такую карту я хотел здесь начертить. Я не владею литературной критикой и риторикой, но могу болтать о книгах… месяца два подряд. Где-то в середине «Ресторана Алисы» Арло Гатри говорит: «Я могу играть всю ночь. Я не гордый… и я не устал…» Я могу заявить то же самое. Я ничего не сказал о книгах Чарльза Гранта или об аппалачском барде Джоне Мэнли Уэйда Уэллмана с его среброструнной гитарой. Я лишь кратко коснулся «Богородицы Тьмы» Фрица Лейбера (но, любезный читатель, в этой книге есть светло-коричневая тварь, которая будет преследовать вас во снах). Есть и десятки других. Нет, беру свои слова обратно. Есть
О’кей, сейчас я буду какое-то время болтать. Я работал учителем в старшей школе, а школьные учителя, они как собаки Павлова. У собак Павлова вырабатывался условный рефлекс: они исходили слюной по звонку. У школьных учителей тоже рефлекс на звонок. Урок начинается, ты открываешь рот и говоришь, говоришь, говоришь минут сорок, и затыкаешься только со звонком с урока. Хотя я уже давно не работаю в школе, у меня все же остался навык болтать без умолку в течение примерно сорока минут. Я не люблю читать лекции – это не моя сильная сторона, – и я не умею говорить по заранее подготовленным тезисам.
Знаете, что такое шатокуа? Это летний слет учителей, когда они собираются поговорить о работе и крепко выпить. Можно сказать, что в своих выступлениях я «делаю шатокуа», а именно говорю о работе. В данном случае о работе писателя. Обычно я сразу стараюсь прояснить некоторые вопросы, которые мне задают чаще всего. И вот самый трудный из всех вопросов: «Каково чувствовать себя знаменитостью?» Поскольку я никакая не знаменитость, этот вопрос всегда создает у меня ощущение сюрреализма.
Поговорим о славе. Знаете, у меня трое детей, и я менял им подгузники посреди ночи, так вот когда ты встаешь в два часа ночи, чтобы в полусне сменить грязный подгузник орущему младенцу, ты совершенно
И я делаю свое дело, а именно пишу книги, для меня это естественно. Два года назад – моему младшему сыну тогда было шесть, а мне тридцать четыре – я собирался в промо-тур с презентацией «Воспламеняющей», и моя жена спросила у сына: «Оуэн, ты знаешь, куда едет папа?» И он ответил: «Да, знаю. Он едет быть Стивеном Кингом». Собственно, так оно и происходит. Но время от времени тебя вдруг пробивает: надо же, о тебе знают не только соседи из ближайших домов. Возможно, кто-то прямо сейчас читает твою книгу и думает о тебе. Или, хотелось бы верить, цепенеет от страха, погружаясь в твою историю. Время от времени тебя пробивает мысль, что ты знаменитость.
Но Бог всегда поставит тебя на место, чтобы ты не очень-то задирал нос. Помню, как я в первый раз увидел того, кого я не знал лично, но кто читал мою книгу. Дело было в самолете рейсом из Колорадо в Нью-Йорк. Я не люблю самолеты. Я боюсь летать, потому что до земли далеко, и если откажет двигатель – все, ты труп. Ты мертв, до свидания, всем спасибо, тебя больше нет. В тот раз самолет сильно трясло, а наиболее действенный цивилизованный способ с этим справляться: как можно скорее напиться. Так что я быстренько выпил два или три джин-тоника.
Это было сразу после выхода «Кэрри» в обложке. Сейчас ее выпустили в переплете, первоначальный тираж в «Даблдей» составлял 5000 экземпляров, это значит, что книгу прочли почти все мои родственники и еще несколько человек, но я ни разу не видел, чтобы кто-то читал ее в переплете. В салоне первого класса сидела женщина, я был пьян, а она читала ту самую книгу с моим именем на обложке. Я подумал: о’кей. Сейчас я встану и пройдусь по этому трясущемуся самолету, потому что мне надо посетить уединенную кабинку в передней части, а на обратном пути я спрошу у той женщины, нравится ли ей книга, и когда она скажет, что нравится, я дам ей автограф. Скажу, что я написал эту книгу, и если потребуются доказательства, покажу ей водительские права. Я сходил в уединенную кабинку и спросил у той женщины на обратном пути: «Вам нравится книга?» И она сказала: «По-моему, совершеннейший