Секретные окна

Был еще один случай. Зимой я отпускаю бороду и сбриваю ее, когда «Ред сокс» начинают сезон того, что они называют игрой в бейсбол. Дело было в Нью-Йорке, в крошечной закусочной с хотдогами. Тогда как раз вышло «Сияние», и я тихо-мирно сидел у стойки, ел свой хотдог и читал книжку. В какой-то момент я поднимаю взгляд и вижу открытую дверь в кухню. Там был повар, парень в белом переднике. Он внимательно смотрел на меня, а когда увидел, что я тоже смотрю на него, тут же принялся возиться с сосисками и картофелем фри, вроде как он занят делом. Я еще почитал книжку, а когда снова поднял взгляд, тот парень опять таращился на меня из кухни, и я подумал: «Меня уже узнают». Это был мой звездный час. Меня узнают. А чуть позже тот парень вышел из двери с надписью «Вход только для персонала», вытер руки о белый передник, подошел ко мне и спросил: «Это вы?» Я ответил, что на подобный вопрос существует вполне однозначный ответ. Кто же еще, как не я. Он сказал: «Это понятно, но вы тот самый?» Я сказал: «Да, наверное». Он спросил: «Вы Фрэнсис Форд Коппола?» И я сказал: «Да». Он попросил у меня автограф, и я расписался за Фрэнсиса Форда Копполу. Это было ужасно. Бог всегда найдет способ щелкнуть тебя по носу.

Меня также спрашивают: «Почему вы пишете такие ужасы?» Этот вопрос возникает всегда. Само собой, основная причина заключается в том, что я извращенец. Многие боятся в этом признаться, но я не боюсь. Мой друг Роберт Блох, автор романа «Психоз», по которому Хичкок снял свой знаменитый фильм, всегда отвечает на этот вопрос так: «На самом деле, несмотря на мою омерзительную репутацию, у меня сердце маленького мальчика. Я держу его в банке на письменном столе».

Еще одна причина, по которой я всегда писал ужасы: это вроде как психологическая защита. Как будто чертишь волшебный защитный круг вокруг себя и своей семьи. Моя мама всегда говорила: «Если готовишься к самому худшему, оно никогда не случится». Я понимаю, что это лишь суеверие, но я всегда был убежден: если готовишься к самому худшему, если проигрываешь в голове самые кошмарные сценарии, то, как бы плохо все ни обернулось (в глубине души я всегда настраиваюсь на то, что дела могут быть очень плохи), до самого страшного все равно не дойдет. Если ты напишешь роман, в котором Бука забрал чьих-то чужих детей, может быть, он уже не заберет твоих собственных.

Когда люди задают мне этот вопрос: «Почему вы пишете такие ужасы?», – они имеют в виду по-настоящему страшные вещи. Они говорят о той сцене в «Сиянии», когда маленький мальчик заходит в ванную, отодвигает душевую занавеску, а в ванне лежит мертвая женщина, и она выбирается оттуда и пытается схватить парнишку. Они говорят о вампирах и прочей жути. Но для меня писать книги это как будто пройти через дыру в реальности: можно выйти с другой стороны и на какое-то время оказаться где-то еще. Совсем в другом мире. Я живу самой обычной жизнью. У меня есть дети, у меня есть жена – и кроме моей работы, кроме этого сбоя в реальности, у меня самая обыкновенная жизнь.

Я до сих пор помню одно свое детское впечатление. Я читал книгу Клайва Стейплза Льюиса «Лев, колдунья и платяной шкаф». Это первая часть «Хроник Нарнии». Там в самом начале детишки играют в прятки, и девочка Люси забирается в шкаф, и ей кажется, что он какой-то уж очень глубокий. Она пробирается сквозь завесу из шуб – мы все знаем этот сухой запах нафталиновых шариков и ощущение скользящего по коже меха, – а потом смотрит себе под ноги, и там уже нет дощатого пола, там что-то белое, и она приседает на корточки, прикасается к этому белому, и оно оказывается холодным. Это мгновение, когда деревянные доски превращаются в снег… Я подумал: вот оно! Именно то, чем мне хочется заниматься. Это будет что-то подобное. Этот волшебный момент, когда писатель или кинорежиссер переводит читателя (зрителя) через границу между двумя мирами – для меня это хорошая цель. Замечательный пункт назначения.

К тому же мне нравится пугать людей. Действительно нравится. После выхода «Жребия Салема» я получил письмо от одной впечатлительной читательницы. Она написала: «Знаете, вам должно быть стыдно. Высылаю вам вашу книгу обратно. Вы меня по-настоящему напугали. Когда я прочла эту книгу, я не могла спать три ночи подряд». Я написал ей в ответном письме: «Ну и что? Вы сами купили книгу, я вас не заставлял. Я рад, что вы не спали три ночи. Жалко, что не шесть ночей». Хитрость в том, чтобы завоевать читательское доверие. Мне совершенно неинтересно убить кого-нибудь из героев уже в первом абзаце романа. Я хочу стать вашим другом. Подойти к вам, приобнять за плечи и сказать: «Хочешь, я тебе кое-что покажу? Там такое! Сейчас увидишь! Тебе точно понравится». И когда мне удастся пробудить в читателях интерес, я поведу их на улицу. Мы завернем за угол, войдем в темный переулок, где творится кошмар, и я буду держать их там до тех пор, пока они не завопят от ужаса! Это весело, честное слово. Я понимаю, звучит как исповедь садиста, но надо говорить правду.