Секретные поручения 2. Том 1

– А-а, – сказала Таня. Она привстала, приподняла подушку и нащупала там свои трусики. Приподнявшись на мостик, быстро надела их. – Слушай, Коля-Николай. Только без обид, ладно? Вот. Не знаю, может тебя так мама в детстве называла, или тетя, или еще там кто… Но лично мне совсем не нравится, когда меня называют «дорогусей». Терпеть не могу это слово. Без всяких «дорогусь», пожалуйста. Договорились?

Коля пожал плечами.

– А чего?

– А ничего, – ответила Таня.

Он вытолкнул дым из ноздрей и улыбнулся. Потом с бывалым видом приобнял ее, накрыв ладонью грудь. Правда, получилось это у него не слишком умело.

– Ну и я тоже ничего… – сказал он.

– Ага. Ну, давай, – сказала Таня.

– Что давай?

– Ты ж хотел сказать: «И я тоже ничего, дорогуся».

– Хочешь? Хочешь, чтоб я так сказал?

Таня заметила, что его пальцы крутят сосок на ее правой груди.

– Иди ты знаешь куда, – сказала она, отбрасывая его руку. – К чокнутому негру.

Коленька сразу обиделся и спрятал руку себе под голову. Таню это и рассмешило, и разозлило одновременно.

«Маменькин сыночек, точно, – подумала она. – Ну совсем еще сосунок, пеленочник…»

То, что произошло между ними полчаса назад здесь, на этой постели, напоминало первое самостоятельное кормление годовалого ребенка. Ребенок был очень голоден и совершенно не умел пользоваться ложкой.

Коленька повернулся к ней спиной и продолжал курить, стряхивая пепел на ковровую дорожку. Спина была длинная, как у подростка, и худущая – кое-как прикрытые кожей позвонки, ребра и лопатки. Молодой, бабами не испорченный. Похоже, это вообще его сексуальный дебют… А корень здоровенный, ничего не скажешь…

– Сразу надулся, дурачок, – сказала Таня.

Коленька молча дымил.

Она вспомнила о своей куртке, висящей в прихожей, потом без всяких эмоций подумала: «Да ну его, в самом деле». Собралась уже отвернуться и уснуть, но тут же поняла, что совершенно не хочет спать. Место проникающего ранения неудовлетворенно зудело. Голову будто стягивал железный обруч – из камеры пыток испанской инквизиции. Как он назывался? Фрустрация это называется, дорогуся, вот как!

Она провела ладонью по Коленькиной шипастой спине. Придвинулась ближе. Положила руку ему на живот. Потом опустила ниже, нащупывая орудие убийства моральных принципов следователя Татьяны Лопатко. Орудие находилось в явно небоеспособном состоянии.

– Это ты чокнутая, а не я, – будто оправдываясь отозвался Коленька. Он «переводил стрелки». Дескать, сама виновата, если бы не злила меня, я бы тебе сейчас задал трепку – о-го-го какую!

– Самую малость, – согласилась Таня. Ей такие песни были хорошо известны. Пальцы со свежим маникюром медленно теребили негожее орудие маменькиного сынка, поглаживая его от конца к началу и обратно. И хотя маникюра видно не было, а следовательно, возбуждающее эстетическое влияние на сознание клиента исключалось, тактильное воздействие тоже давало положительный результат.

Коленька вздохнул и потушил сигарету о плинтус. Но не поворачивался. Наверное, не был уверен в стойкости достигнутого эффекта. Лежал и ждал чегото. Каких-то подтверждений или гарантий!

– Ну, иди сюда, – сказала Таня.

«И до чего докатилась, Леонардовна… – попеняла она самой себе. – Девственников развращаешь! Никому он сто лет не был нужен, а ты нянчишься… И Тихон Крус был такой же, даже попасть толком не мог…»

– Я хочу кое о чем спросить, – пробубнил Коленька.

– Спросишь, спросишь, – разрешила Таня. – Потом. А сейчас иди ко мне…

Он повернулся и навалился на нее с остервенелой решительностью атакующего солдата, первым ворвавшегося в расположение противника с траншейным ножом в руке. Короткая рукопашная, как в реальном бою, закончилась очередным убийством – на этот раз Таниных надежд. Траншейный нож скукожился и выпал из горячей раны. Фрустрация осталась невредимой. Лопатко тяжело вздохнула, а Коленька, досадливо морщась, снова принялся искать сигареты.

– Подожди курить! – раздраженно сказала Таня. – Ты обо мне думаешь?!

– В смысле? – Маменькин сыночек уже вставил в рот сигарету, из чего можно было заключить, что ни о чем таком он не думает.

Наступила неловкая пауза.

– Куннилингус делать умеешь? – неожиданно для самой себя спросила она.

– Что?!

– Что, что! Оральный секс, говорю!

– Кто, я?! – Коленька не то удивился, не то испугался.

– Конечно, ты! Я-то все умею! – Таня Лопатко быстро села, развернулась и опустилась горячей и мокрой промежностью на лицо маменькиного сынка – будто в седло вскочила. Сигарета смялась и выпала из чувственного рта. Она быстро задвигалась взад-вперед, как несущийся к желанному финишу жокей.

– Пр-р-ш! Ты-ыш! – Поверженный солдат возмущенно издавал какие-то звуки и пытался увернуться, но деваться ему было некуда: белеющие в темноте холодные ноги следователя Лопатко фиксировали голову в нужном положении.

– Давай, работай, ты свое получил, теперь я хочу! – приговаривала Татьяна, ускоряя темп движений. То ли маменькиному сынку некуда было деваться, то ли он легко поддавался убеждению, то ли вошел во вкус, но Коленька пустил в ход язык, изображая глубокий поцелуй, самый необычный в своей молодой жизни.