Секретный рейд адмирала Брэда

Лилия улыбнулась. Ей нравился этот смышленый парень, и то, как он ведет себя. Из него мог бы получиться неплохой «диверсионный актер» в стиле штурмбаннфюрера Вилли Штубера[35], которого Скорцени ценил именно за его умение разыгрывать всевозможные разведывательно-диверсионные сценки, в которых Штубер, несомненно, превосходил даже первого диверсанта рейха.

– Кажется, вы хотели связать меня с контр-адмиралом фон Риттером, обер-лейтенант?

– Не знал, что с нашими адмиралами вы тоже знакомы, гауптштурмфюрер.

– Безнадежно ревнуете, обер-лейтенант: адмиралы – моя давнишняя слабость!

Оба американских сержанта ухмыльнулись и взглянули на командующего эскадрой, который со стойкостью старого морского волка пытался сохранять невозмутимость.

– «Адмиралы – моя давнишняя слабость!». Прекрасно сказано! – пытался выглядеть ценителем юмора обер-лейтенант Ридберг. – Интересно было бы знать, сколько их в вашей коллекции.

Фройнштаг хотелось тотчас же одернуть это летающего наглеца, в другой ситуации она наверняка так и поступила бы, но сейчас она лишь воркующее молвила:

– Об этом мы поговорим где-нибудь в Цюрихе, за кружкой пива с копчеными свиными ребрышками, национальным лакомством баварцев.

Пилот с удовольствием продолжил бы это эфирное свидание с германкой, но в это время между ним и милой журналисткой возник зычный, властный голос барона фон Риттера.

– А теперь, высокое собрание, я хочу слышать голос женщины, которая осмелилась присвоить себе имя красивейшей из женщин войск СС – Лилии Фройнштаг.

Лилии известен был только один человек, который не мог и трех фраз произнести, чтобы не вставить это свое – «высокое собрание». Поэтому, даже если бы ей не представили этого человека, известного не только по кличке «Странствующий Бездельник», но и по тем мужественным шрамам на теле, которые Фройнштаг исследовала в течение нескольких любовных ночей, – она не спутала бы его ни с кем другим.

– Вы, как всегда, скупы на комплименты, мой адмирал, ибо на самом деле речь идет о красивейшей женщине Германии, – сразу же ринулась Фройнштаг в атаку, дабы у барона фон Риттера и тени сомнения не возникало, что это именно она, а не какая-то там бордельная эсэсовка из надзирательниц женских концлагерей.

– Неужели я действительно слышу ваш голос, Фройнштаг? – взволнованно спросил фон Риттер после некоторой заминки, понадобившейся ему только для того, чтобы прийти в себя от волнения.

– И не надейтесь, что он вам всего лишь послышался, господин Странствующий Бездельник, – употребила журналистка прозвище, известное только узкому кругу германских полярников и близких к фон Риттеру людей. И этим еще больше расчувствовала адмирала.

Что ни говори, а Барон принадлежал к тем немногим мужчинам, которые не только восхищались ее телом и наслаждались изысканными ласками, но и готовы были вести ее под венец. И будь она рассудительней, уже давно представала бы перед миром в образе баронессы фон Риттер…

Впрочем, в жизни ее был и остается только один мужчина, которого она со спокойной совестью могла называть «любимым». Вот только известен он не как барон Людвиг фон Риттер, а как Отто Скорцени. Намекал ей когда-либо «Человек со шрамами» на замужество? Никогда! Возможно, обер-диверсанту рейха и в голову ничего подобного не приходило. Но если бы пришло, она чувствовала бы себя не баронессой, а королевой. И ничего, что именовалась бы эта монархиня «королевой диверсантов». Или, может, «диверсионной королевой»? – засомневалась Фройнштаг. Очевидно, в зависимости от ситуации, нашла она компромиссное решение.

– Черт возьми, меня сто лет никто не называл «Странствующим Бездельником»! – возник из глубины мимолетных воспоминаний адмирал фон Риттер. – Трогательно, что есть еще человек, который помнит это мое прозвище из юности.

– Мы могли бы и еще кое-что вспомнить, – игриво молвила Лилия, убедившись, что процесс опознания и признания завершен.

– Не возражаю, могли бы, – нерешительно подтвердил барон, опасаясь того, что он может услышать после подобного признания.

– Однако оставим это для более романтических встреч.

– Благоразумное решение. А теперь столь же благоразумно объясните мне, Фройнштаг, как вы оказались в самом сердце Антарктиды, да к тому же в салоне американского разведывательного самолета.

– Все, что вам поведал обер-лейтенант Ридберг, правда. Теперь я – швейцарская журналистка, жена банкира Алекса Крафта.

– Вы – жена банкира?! Первая диверсантка рейха и гауптштурмфюрер СС – жена швейцарского банкира? Уму не постижимо! Надеюсь, он не заставляет вас готовить блюда из кошерного мяса и регулярно посещать цюрихскую синагогу? – угрюмо поинтересовался барон.

Фройнштаг знала, что к ярым и откровенным антисемитам барон никогда не принадлежал, для этого он слишком презирал представителей этой нации, причем каким-то странным омерзительным презрением.

– Он – ариец, барон! – усовестила его гауптштурмфюрер СС.

– Теперь среди швейцарских банкиров обнаруживаются и такие – арийцы?! – искренне удивился фон Риттер.

– Представьте себе.