Секретный узник

ва-банк. Это удалось ему еще легче из-за нетвердой политики

английского и французского правительств. Решающим при этом был и

страх английского и французского правительств перед коммунизмом в

случае затяжной войны. И, наконец, играет также роль переоценка

вооруженных сил Германии и Италии в сравнении с вооруженными силами

Англии, Франции и Советского Союза. Тем самым Мюнхенское соглашение

не только спасло национал-социалистскую систему от ожидаемой и

неизбежной гибели в случае европейской войны, но и в значительной

степени способствовало дальнейшему подъему и укреплению этой системы.

Кроме того, соглашение и вытекающие из него последствия означают

новый, очевидный поворот в Европе к тоталитарным государствам, в

частности, к Италии и Германии, несмотря на существующие в Англии,

Франции и других странах еще довольно сильные контртечения и довольно

значительные оппозиционные силы.

Глава 47

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ПРОТЕКТОРА

Новый протектор Чехии и Моравии выбрал для своего рабочего кабинета один из залов южного флигеля Пражского Града. В соседних покоях разместились шифровальное отделение и группа связи.

Бесшумно распахнулась кремовая с золотыми венками дверь, и вошел адъютант-шифровальщик.

- Обер-группенфюрер! - молодой штурмфюрер четко, как на параде, взмахнул рукой и щелкнул каблуками.

- Записывайте, Вилли. - Протектор Чехии и Моравии, обер-группенфюрер СС и генерал-полковник полиции Рейнгард Гейдрих подошел к окну и, отомкнув бронзовый шпингалет, толкнул раму. Свесившись вниз, жадно вдохнул теплый душистый воздух Ледебургского парка. - Секретно. Управляющему имперской канцелярией Борману. Ставка фюрера. - Он раздвинул трепещущие под легким ветерком шелковые занавеси и еще выше поднял плотные шторы затемнения. Дорогой партайгеноссе Борман! Сообщаю вам в дополнение к моим предшествующим донесениям, что сегодня в 11 часов имперское радио в Чехии огласит следующие смертные приговоры, которые завтра будут вывешены на улицах... Записали?

- Да, обер-группенфюрер!

- Вот список, - Гейдрих вернулся к рабочему столу и взял отпечатанный на машинке листок, где против каждой фамилии стояла карандашная пометка "экзекутирован". - Зашифровать и передать по прямому проводу.

- Будет исполнено, обер-группенфюрер, - адъютант сделал шаг назад, и дверные створки сомкнулись за ним.

Косая солнечная дорожка легла на молочно-белый, с легким янтарным оттенком паркет. По лепным украшениям высокого потолка побежали волнистые отсветы дрожащих на утреннем ветру буковых листьев. Оживились птицы в парке, зашумела с треском вырвавшаяся из поливного шланга вода.

Гейдрих глянул на штурманские часы с черным светящимся циферблатом: 7.30. Часа полтора еще можно поработать.

- Подготовьте самолет, - распорядился он по селектору. - В 11.40 вылетаю в Берлин.

В личном распоряжении Гейдриха было теперь три самолета. Старый верный "дорнье" предназначался для полетов по завоеванным столицам Европы вместе со штабом. Прибывая в Осло, Копенгаген, Брюссель или Париж, Гейдрих любил располагаться с полным комфортом. Всюду он хотел чувствовать себя как дома - в Берлине или Пражском Граде. И это ему легко удавалось. Во всяком случае, шефы местных отделений гестапо и СД не жалели сил, чтобы угодить начальнику РСХА.

Трехмоторный "юнкерс-52", который в эту минуту, наверно, уже выводят из ангара в Кбелях и готовят к заправке, служил только для регулярного сообщения с Берлином, куда Гейдрих наведывался довольно часто. Как правило, он летал один и лишь иногда брал с собой кого-нибудь из адъютантов.

Когда же требовалось вылететь на линию фронта, он садился в новенький военный истребитель. Сменив генеральский мундир на шлем и реглан офицера люфтваффе, он молодцевато залезал в кабину и, задвинув стеклянный колпак, небрежным мановением перчатки просил взлета. В такие минуты он особенно остро ощущал себя сверхчеловеком. Зорко прищурившись, всматривался он в солнечную голубизну. Время от времени он все же отпускал штурвал и ласково касался гашетки турельного пулемета.

Чертовски жаль, что ему так ни разу и не попался воздушный противник. О, с каким удовольствием прошил бы он в ближнем бою русского Ивана трассирующей очередью! Или в стремительном перевороте через крыло поджег бы какой-нибудь "спитфайер". В Берлине это произвело бы впечатление. Но небо вокруг было безгрешным и пустым, как в день творения. Возможно, по той причине, что лучшие асы рейха прикрывали в это время воздушный коридор. Но об этом высокопоставленный пилот старался не вспоминать. Во всяком случае, на военные аэродромы он садился в одиночестве. И садился классно. Отстегнув парашют и забросив планшет за спину, козырял встречающим его гестаповским и армейским чинам и тут же, прямо на аэродроме, включался в работу.