Секреты Российской дипломатии. От Громыко до Лаврова

Эволюция политики Козырева отражала изменения в общественном сознании и еще большие перемены в настроениях правящей верхушки, где стопроцентных демократов заменили люди, называющие себя государственниками. Они предъявили Козыреву серьезное обвинение: Россия утратила статус великой мировой державы, растеряла союзников, лишилась способности влиять на положение дел в мире.

В стране вновь брал верх прежний тип мышления — враждебность к окружающему миру, инстинктивное стремление спрятаться от него за частоколом ядерных ракет, поиск врагов — внутренних и внешних. Это порождение комплекса неполноценности, который проявляет себя в конфронтации. Чтобы уважать себя, нужно враждовать со всем миром, говорить по каждому поводу «нет».

Козырев искал опоры внутри страны и не находил ее. В стране произошла смена вех, а он олицетворял политику, от которой правящая элита отказывалась. В результате возникало ощущение, что российская внешняя политика мечется, как нервическая барышня. То Москва соглашается подписать натовскую программу «Партнерство ради мира», то отказывается. То пригрозит американцам, то обнимет. То скажет: не будут наши солдаты под натовцами в Боснии, то идет на попятную.

К чему новая линия привела лично Козырева? Его державные оппоненты с ним не смирились. Скорее, они увидели в смене курса отступление. Новая жесткая позиция Андрея Козырева создала ему проблемы в отношениях с американцами и западноевропейцами, которые считают, что дипломаты должны не грозить, а вести переговоры за закрытыми дверями, стараться убедить партнеров в собственной правоте и искать компромисс.

Я написал о «раннем Козыреве» и «позднем Козыреве», между которыми все меньше общего, в газете «Известия», где работал в середине девяностых. Ранний Козырев-улыбчивый министр-западник. Поздний — неулыбчивый министр, который преподносит Западу неприятные сюрпризы. Андрей Владимирович считал, что остался таким же, каким и был, и обижался на меня.

От других ему, впрочем, доставалось больше. Американские журналисты и вовсе назвали Андрея Козырева реинкарнацией души Андрея Громыко после того, как он стал оправдывать военную операцию в Чечне, включая ковровые бомбардировки городов. Разница между двумя Андреями, по мнению американских журналистов, заключалась в том, что Громыко оправдывал акции Кремля интернационализмом, а Козырев национальными интересами России…

Конечно, с одной стороны, не меняются только закосневшие догматики. С другой, повороты на 180 градусов в политике называются сменой курса. Министр утратил симпатии тех, кто его всегда поддерживал. Андрей Владимирович оказался вовсе без союзников. Вот и наступил момент, когда президент Ельцин задумался над тем, что ему следует пожертвовать министром иностранных дел, которого критикуют абсолютно все.

Сочные мужские поцелуи

Судя по рассказам людей знающих, президент предпочитал простые и ясные доклады, на какие был мастер министр обороны генерал армии Павел Сергеевич Грачев: «Сделаем, Борис Николаевич!» Долгие объяснения, почему во внешней политике что-то можно делать, а чего-то не стоит, видимо, выслушивать скучно.

Среди бравых мужчин, которые при встрече по советской привычке бросаются целоваться и обниматься, рафинированный Козырев был белой вороной. Вот министр обороны Грачев или управляющий делами президента Павел Павлович Бородин были своими. Они говорили с Ельциным на понятном ему языке, не возражали, не спорили, сыпали анекдотами. А Козырев начинал нудно объяснять, почему вот это и это никак нельзя делать. Это и на трезвую-то голову не всякий поймет…

— Иногда возникало ощущение, — спрашивал я министра иностранных дел, — что вы действовали самостоятельно, не поставив президента в известность, а он потому и недоволен.

— Когда я обращался к нему с каким-то делом, он иногда мог сказать: ну что, сами не можете решить этот вопрос? — рассказывал Козырев. — Зачем беспокоите меня по мелочам? Хотя и он и я знали, что я не должен этот вопрос сам решать. Я не стану ему звонить с вопросом, который целиком входит в мою компетенцию. Его реакция означала, что он желает оставить себе свободу рук, чтобы потом, в случае неблагоприятного развития событий, иметь возможность сказать: вот, я вам доверил, а вы ошиблись. Это его право. Но мне важно было позвонить и доложить. А если он хочет оставить себе свободу рук, это его право.

— Бывало так: вы с Ельциным о чем-то договорились. А когда вы вернулись в министерство, выясняется, что он уже передумал или его переубедили?

— Нет, он человек последовательный в принятии решений. И надежный. Другое дело, что ему иногда подсовывали неподготовленную бумагу, а потом удивлялись: почему документ не действует? Потому что тут же приходили другие люди и доказывали, что допущена ошибка. Я сам тысячу раз оказывался в такой ситуации, когда получал подписанный указ. Но мне было ясно, что президент не знает всей картины, ему не доложили. Кто-то подсунул, именно подсунул выгодную для себя бумагу. Это риск. Это как быстрые деньги: можно заработать, а можно и все потерять.